Вскоре после женитьбы я купил врачебную практику в Паддингтоне. Некогда дела у старика, доктора Фаркуэра, который мне ее продал, шли прекрасно, но потом возраст и болезнь – он страдал чем-то вроде пляски святого Витта – привели к тому, что пациентов заметно поубавилось. Люди, и это естественно, исходят из принципа, что сам лекарь болеть не должен, и с подозрением относятся к целительным способностям того, кто не может прописать себе нужное лекарство. И чем хуже становилось здоровье моего предшественника, тем в больший упадок приходила его практика, поэтому, когда я ее приобрел, она приносила немногим более трехсот фунтов в год вместо прежних тысячи двухсот. Но я твердо верил в свою молодость и энергию и не сомневался, что буквально через пару лет пациентов заметно прибавится.[1]
В первые три месяца жизни в Паддингтоне я с головой ушел в работу и совсем уж редко виделся с моим другом Шерлоком Холмсом. Зайти к нему на Бейкер-стрит у меня не получалось, а сам он если и выходил из дому, то исключительно по делу. Поэтому я очень обрадовался, когда одним июньским утром, читая после завтрака «Британский медицинский журнал», услышал звонок, а вслед за тем и немного резкий голос моего старого друга.
– Ах, мой дорогой Уотсон, – он уже входил в комнату, – я так рад вас видеть! Надеюсь, миссис Уотсон уже оправилась после тех мелких потрясений, связанных с нашими приключениями в деле «Знак четырех»?
– Благодарю вас, мы оба чувствуем себя превосходно, – ответил я, горячо пожимая ему руку.
– Надеюсь также, – продолжал Шерлок Холмс, усаживаясь в кресло-качалку, – что увлеченность врачебной практикой еще не полностью изничтожила интерес, который вы питали к нашим маленьким дедуктивным загадкам?
– Напротив, – ответил я. – Не далее как вчера вечером я разбирал мои старые заметки и систематизировал некоторые прошлые результаты.
– Уместно ли будет предположить, что вы не считаете свою коллекцию завершенной?
– Отнюдь! Нет у меня большего желания, чем отправиться в новое подобное приключение.
– Скажем, сегодня?
– Пусть и сегодня, если вам угодно.
– Даже если придется ехать в Бирмингем?
– Конечно, раз уж возникла такая необходимость.
– А практика?
– Я подменяю соседа, когда он уезжает. Он всегда готов вернуть должок.
– Ха! Лучше не бывает. – Шерлок Холмс откинулся на спинку кресла-качалки и пристально посмотрел на меня из-под полуопущенных век. – Как я понимаю, вам недавно нездоровилось. Летние простуды всегда такие неприятные.
– На той неделе я три дня просидел дома из-за сильной простуды. Но мне казалось, что от болезни теперь уже не осталось и следа.
– Это верно, вы выглядите совершенно здоровым.
– Как же тогда вы узнали о моей болезни?
– Мой дорогой друг, вы же знаете мои методы.
– Дедукция?
– Безусловно.
– И от чего вы оттолкнулись?
– От ваших домашних туфель.
Я взглянул на мои новые кожаные домашние туфли.
– Каким образом… – начал я, но Холмс ответил на вопрос прежде, чем я успел его завершить.
– Домашние туфли у вас новые. Вы их носите не дольше нескольких недель, а подошвы, которые вы сейчас выставили напоказ, слегка покоробились от жара. Вначале я подумал, что вы их промочили, а затем, когда сушили, поставили слишком близко к огню. Но у самых каблуков есть маленькие круглые бумажные ярлычки с фирменным значком обувщика. Намокнув, они наверняка бы отлетели. Следовательно, вы сидели у камина, вытянув ноги к самому огню, чего человек в полном здравии делать бы не стал даже в столь сырой июнь, каким он выдался в этом году.
Как всегда, после объяснений Шерлока Холмса все оказывалось очень просто. Холмс прочитал эту мысль на моем лице и улыбнулся с легким налетом горечи.
– Боюсь, объяснениями я только выдаю себя, – заметил он. – Результат без объяснения причин производит более сильное впечатление. Так вы готовы отправиться со мной в Бирмингем?
– Конечно. А что за дело?
– Все узнаете в поезде. Мой клиент ждет внизу, в кебе. Вы можете уехать тотчас же?
– Буду готов через минуту. – Я черканул записку соседу, поспешил наверх к жене, чтобы объяснить ситуацию, и присоединился к Холмсу на крыльце.
– Ваш сосед – доктор. – Он кивнул на медную табличку.
– Да, он купил практику, как и я.
– Прежний врач практиковал достаточно давно?
– Столько же, что и мой предшественник. С тех пор, как построили эти дома.
– Ага! Так вам досталась лучшая из этих двух практик.
– И я того же мнения. Но как вы об этом узнали?
– По ступенькам, мой мальчик. Ваши стерты на три дюйма глубже, чем его. Этот джентльмен в кебе – мой клиент. Мистер Холл Пикрофт. Позвольте мне представить вас ему. Эй, извозчик, подстегните-ка лошадей, мы едва успеваем на поезд.
Я сел напротив Пикрофта, высокого, хорошо сложенного молодого человека с открытым, добродушным лицом и светлыми завитыми усиками, в очень блестящем цилиндре и хорошо сшитом строгом черном костюме, отчего выглядел он щеголеватым клерком из Сити, где, собственно, и работал, и принадлежал он к тому сорту людей, которых у нас принято называть кокни[2], но они, как известно, составляют основу наших самых боеспособных добровольческих полков, а отличных спортсменов среди них больше, чем среди любой общности мужчин на этих островах. Чуть опущенные уголки губ, указывающие на свалившуюся на него беду, выглядели в некотором смысле комично на его круглом, румяном, веселом от природы лице. О том, что с ним случилось, я узнал лишь, когда мы уселись в вагон первого класса и поезд тронулся.
– Весь путь занимает семьдесят минут. – Холмс заговорил первым. – Мистер Пикрофт, я хочу, чтобы вы рассказали моему другу о вашем интересном приключении в точности, как рассказывали мне, или, если получится, еще подробнее. И мне будет полезно еще раз проследить последовательность событий. Такое дело, Уотсон, может оказаться как стоящим, так и пустяковым, но в нем по крайней мере есть необычные и outre[3] нюансы, которые дороги вам в той же мере, что и мне. Пожалуйста, мистер Пикрофт, более я вас прерывать не буду.
Наш спутник посмотрел на меня, и глаза его весело блеснули.
– В этой истории я выгляжу полнейшим дураком, – начал он, – и это, пожалуй, самое неприятное. Разумеется, все еще, возможно, и образуется, но, признаться, я сомневаюсь, что мог бы повести себя иначе. А если я лишусь работы и ничего не получу взамен, выглядеть это будет так, будто второго такого простофили на свете нет. Рассказывать я не мастер, доктор Уотсон, но произошло со мной следующее.
Я работал в «Коксон и Вудхаус» в Дрейперс-Гарденс[4], но в начале весны этого года фирма обанкротилась после истории с венесуэльским займом, – вы, конечно, о нем слышали, – который с треском лопнул. Я проработал у них пять лет, и старик Коксон, когда грянул гром, дал мне прекрасные рекомендации, но, разумеется, всех служащих, двадцать семь человек, бросили на произвол судьбы. Я сунулся туда, сюда, но множество других парней оказались в таком же положении, поэтому я долгое время оставался на мели. У Коксона я получал три фунта в неделю и за пять лет накопил семьдесят фунтов, но достаточно скоро эти деньги подошли к концу. Я так поистратился, что едва мог купить марки, чтобы отвечать на объявления, и конверты, на которые они наклеивались. Я сбил каблуки всех моих туфель, обивая пороги различных фирм, но ни на йоту не приблизился к цели.
