Тени ветвей беспокойно расчерчивали потолок черными каракулями. Это ветер безжалостно осаждал своими дуновениями высящийся за окном клен, заставляя его раскидистую крону тревожно покачиваться на ветру. Птичник измученно взирал на все это теневое представление широко раскрытыми глазами. Не то чтобы ему было интересно подобное действо, просто его неподатливое тело по своему обыкновению поступало так как ему заблагорассудится. Утягивало сознание в сон посредине томительного дня, а затем ненадолго выплевывало ближе к вечеру, когда от солнца оставались разве что алые обломки уже рассыпавшегося зарева. В эти мгновения Птичник мало что способен был сделать – конечности его не подчинялись разуму, как сильно бы он не пытался ими пошевелить. Одеревенелые и обескровленные они разве что нелепо подергивались, прямо как потревоженные очередным ветренным шквалом ветви по ту сторону окна. Плененный в тесном промежутке между явью и сном, Птичник мог разве что смотреть на подернутый пляшущим сумраком потолок, или, приложив определенные усилия попытаться пристально вслушаться в предночную пустоту, дабы различить среди пограничной тиши нечто невозможное.
Среди тихого скрежета крошечных птичьих когтей, шороха перьев и сонливого воркования своих крылатых друзей он изредка способен был расслышать чей-то женский голос, чьи интонации были слишком быстрыми и слишком обрывистыми для того, чтобы можно было разгадать каждое прозвучавшее в спешке слово. Казалось, словно кто-то из раза в раз суетно повторял нескладные литания.
– Выплеснутыми темными звездами, серебристыми лентами, двумя гранями, прочерченный путь, намеченный удел совсем рядом, совсем близко. – Царапал разум Птичника чужой голос. Приложив последние усилия, он сосредоточился на ускользающем звучании, видя, как потолок с покачивавшимися ветвями принялся тонуть в режущей очи слепящей ряби. – Попробуй вслушаться, если не веришь. Попробуй лучше разглядеть, попробуй прочувствовать. Если думаешь, что ошибался вспомни про то, кем ты являешься. Сдери все ненужное и бренное, увидь в воссозданном зеркале напоминание и расколи его чтобы никто больше не собрал его воедино.
Затем, литания утонули в пронзительном звоне, образ ветвей же поглотила плотная млечная пелена. Напрягшееся тело все это время тщетно пытавшееся пошевелиться обмякло и потонуло в болезненном сне.
Птичник сумел очнуться только под утро. Пробудившись, он первым делом простер руку вверх, убеждаясь, что теперь все было по-настоящему. Что все вокруг не являлось очередной частью лунатического кошмара. Вне сна ему предстояло сделать слишком многое – позаботиться о птицах, которыми он был окружен. Ведь весь его крошечный ветхий дом, находившийся на самом отшибе изморенной деревни, был унизан длинными жердями и глубокими кормушками. Десятки маленьких нахохлившихся комочков жались друг к другу, расположившись подле потолка и подоконника. Умиротворенно дремали, заняв удобные уголки на порядком изгвазданной мебели. В сводах этого дома им было не о чем беспокоиться, ведь юный хозяин этого места приложил много усилий, чтобы собрать всех этих птиц вместе. Сойки, голуби, дятлы, синицы, соловьи и вороны – все они дремали в этих тесных сводах, едино примкнув к свершившейся идиллии, что казалась неисполнимой.
Шаги, донесшиеся с улицы, прервали скупые размышления Птичника. Чужие голоса по ту сторону двери вынудили его насторожиться и замереть. Девочка и мальчик взволнованно переговаривались между собой. Но пришедших было трое. Птичник прекрасно знал тех, кто явился к нему на порог.
– Постучишь? – Послышался с той стороны встревоженный девичий голос.
– Это была твоя идея. – Пренебрежительно отозвался мальчик. – Ты и стучи.
Затаившийся у двери Птичник не понимал почему они не попросят постучать Третьего. Так было бы проще для всех.
– Прекрати уже это. – Вновь зазвучал голос девочки. – Нужно забыть про нелепые обиды и разобраться во всем вместе. Без него мы не справимся, сам же прекрасно знаешь.
После недолгого промедления дверь содрогнулась от нескольких поспешных ударов что казалось были полны пренебрежения. Птичник явно не спешил открывать, ведь гости что явились к нему совершенно не были желанными. Более того, он уже давно считал их своими врагами. Мерзкий Матиуш и увязавшаяся за ним трусливая Лама. Только лишь остающийся в стороне Третий не вызывал никаких негативных чувств. Вечно молчащий, безликий и странный он больше походил на ничейную равнодушную тень.
– Мы знаем, что ты там. – Раздался голос Матиуша после череды очередных стуков. – Выходи.
– Послушай, это правда важно. – Взволнованно подхватила Лама, приткнувшись как можно ближе к запертой двери. – Может тебе и все равно, но он появился в третий раз. Появился прямо на крыше уличного колодца. Покуда надзиратель не вернулся мы можем попробовать решить все сами. Помоги нам, пожалуйста. Без тебя мы ничего не увидим.
Птичник ощутил спутавшуюся с тревогой заинтересованность. Неужели речь шла о том самом загадочном трупе, от которого все никак не мог избавиться их скверный деревенский надзиратель? Приблизившись, он стал вслушиваться в происходящее по ту сторону более внимательно.
– Одна из твоих птиц здесь. – Сказал мрачно Матиуш. – Сидит на дереве. Почему она не внутри? Чем не угодила тебе?
Окутанные навязчивой дремой серые глаза Птичника в одночасье широко раскрылись, блеснув безудержной тревогой. Он начал быстро сновать взглядом по углам своего убежища, спешно осматривая каждую жердь. Он считал разноцветные головы, слагал, вспоминал отличительные признаки окраса, сопоставлял. Одного голубя действительно недоставало. Пятнистого, с неправильным глазом и пернатыми лапками. Когда он только успел выскользнуть наружу?
– Что ты делаешь с ними? Почему они все такие заспанные? – Доносились с улицы новые вопросы. Несколько шагов, странный шаркающий звук, будто что-то подняли с земли и голос Матиуша, звучащий теперь чуть поодаль. – Я избавлю ее от мучений, ты ведь не против?
– Стой. – Теперь, быстрый и нервный окрик Ламы. – Это неправильно.
Птичник даже не заметил, как выпрямился во весь рост, уткнувшись взглядом широко раскрытых глаз в затворенную на засов дверь. В ушах звенело, руки были сжаты в кулаки, отяжелевшее вмиг сердце с натугой отбивало свой бешеный ритм. Нужно было выйти. Скорей. Он с усилием разжал неподатливые пальцы, ощущая как тело принимается противиться его командам. Неужели опять все это ему лишь бредилось? Растерявшись, он посмотрел на свои ладони. На глубокие борозды линий, что хаотично и неестественно свивались в единую округлую спираль. Почему мерзкое тело его медлит? Почему дает свершиться непоправимому?
