Поезд тронулся и медленно покатился по знакомому маршруту, оставляя позади мокрый перрон, нахохлившихся провожающих с зонтиками, освещённое вечерними огнями здание вокзала и… последние пять лет моей жизни. После вчерашнего скандала я заявила мужу, что хочу немного пожить у мамы, но, покупая билет, уже знала, что больше сюда не вернусь.
Ну не могу я так. Не жизнь это, а какой-то бесконечный кошмар. Вроде любим друг друга до безумия, но все пять лет брака как кошка с собакой ― каждый день взаимные упрёки, претензии, ссоры. Макс то пьёт запоями, то депрессует. То тянется ко мне, как к спасательному кругу, то брезгливо отталкивает. Вчера впервые поднял на меня руку.
Я предупреждала ― ори, матерись, ломай мебель, бей посуду, если нужно выплеснуть негатив, но меня трогать не смей. Мне бытовухи и с первым мужем хватило. Макс поклялся, что никогда… А вчера не сдержался, ударил. Не потому, что я его чем-то оскорбила или обидела, а потому, что ему нужен был грандиозный скандал. До сих пор в ушах звенит его возмущённое: «Стерва ты бесчувственная! Ни капли гордости. Тряпка! Подстилка! Нормальная женщина на твоём месте уже бы пощёчину мне влепила, а ты… Наори на меня хотя бы. Чего ты плачешь всё время и жертву из себя корчишь? Наори! Закати истерику! Надоели твои сопли!»
А потом прощения просил. Говорил, что жить без меня не может. Отговаривал от поездки. Руки целовал. Плакал… Не могу я так больше. Каждый раз одно и то же ― фонтан противоречивых эмоций, обидные слова и упрёки, а потом раскаяние.
А я? Чем я лучше? Да, он не моет за собой посуду, но можно же было не напоминать ему об этом каждый день. Да, он сильно привязан к своей маме, но ведь это не повод называть мужа маменькиным сынком. Да, когда мы познакомились, он был совершенно другим, но ведь с тех пор прошло уже четырнадцать лет. Четырнадцать! Мы уже оба за это время успели по разу в браке побывать. Чего я ждала? Что он будет тем же милым, обаятельным юношей? Глупо. Время и жизненные обстоятельства всех меняют.
– Будете пирожки домашние?
Я оторвала взгляд от проплывающих за окном фонарей и удивлённо уставилась на попутчицу. Надо же, я так задумалась, что даже не заметила, как она вошла в купе. А она уже и сумки попрятала, и постель застелила, и ужин на стол выложила. Когда только успела? Вроде ж только со станции отбыли.
Посмотрев на часы в телефоне, я обнаружила, что с момента отправления прошло уже сорок минут. Женщина продолжала мне улыбаться, протягивая пирожок, от которого сладко пахло вишней. Стало ужасно неудобно, потому что я с ней, похоже, даже поздороваться не удосужилась, хотя всегда считала себя человеком вежливым. А она меня пирожками кормит, добрая душа.
– Спасибо, ― я виновато улыбнулась и взяла угощение. ― Извините, я задумалась и не заметила, как вы сели.
– Ой, ничего страшного, ― отмахнулась она. ― Будем знакомиться? Если не хотите, то так и скажите, я не обижусь. Просто я ужасная болтушка, а это не всем нравится.
Она была похожа на пухленькую фею из какого-то диснеевского мультика ― пышная, розовощёкая, улыбчивая и хлопотливая. Седые волосы кудряшками уложены вокруг головы, на кончике носа очки, поверх которых светятся улыбкой и добротой живые карие глаза с сеточкой тоненьких морщинок-лучиков, уходящих к вискам. Я почему-то сразу подумала, что мне повезло с соседкой.
– Меня зовут Маргарита, ― представилась попутчица, не дождавшись от меня ответа. ― Без отчества. Не люблю официоз. Только прошу не называть меня Марго, а то мой братец из вредности назвал так свою французскую бульдожку и говорит теперь, что у неё характер лучше, чем у тёзки, представляете?
– Я Лиза, ― улыбнулась я, представив себе бульдожку по имени Марго.
– Елизавета то есть, ― прозвучало скорее как утверждение, чем как уточнение. ― Две королевы в одном купе…
– Нет, просто Лиза. И я не королева, поэтому можно без «вы».
– Ой, нет. Этого пообещать не могу, потому что воспитание не позволяет. Вы мне, конечно, в дочери годитесь… Да вы ешьте пирожок-то, а то я вас совсем заболтала.
Я послушно сунула в рот сладкую сдобу и, пока дожевала пирожок до конца, узнала про свою спутницу, наверное, всё. Живёт Маргарита в Масловке, что в полутора часах езды на автобусе от станции, на которой мы, оказывается, выйдем вместе. У неё есть старшая сестра Ольга и младший брат Егор. Своих детей Бог не дал, поэтому Маргарита изливает нерастраченную любовь на родственников ― брата, сестру, племянников и внучатых племянников. С сестрой они живут по соседству, душа в душу, а вот брат чурается сестринского внимания, хотя ничего, кроме добра, сёстры ему не желают.
За этим последовало долгое поимённое перечисление племянников и их детишек с красочными описаниями и впечатлениями. Я слушала и поражалась ― как у тётки в её шестьдесят лет хватает сил столько трещать. Другая уже давно бы улеглась на своей полке и мирно посапывала, пока есть такая возможность. А эта… Может, ей дома и поговорить-то не с кем?
Удивительное дело, но эта непрерывная болтовня действовала на меня умиротворяюще и почему-то располагала к диалогу, чего раньше за мной не водилось. Я вообще не слишком люблю о своей жизни рассказывать, потому что в ней довольно мало светлых пятен, а жаловаться постороннему человеку вроде как неприлично. А тут вот прямо захотелось поплакаться.
Да и что в этом такого? Вот мне точно поговорить не с кем. Матери с отцом я ничего о своих проблемах не рассказываю, потому что они изначально были против моего брака с Максом. Сочувствия от них не дождёшься по этому поводу. Подруг всех как-то растеряла, а в последнее время мне вполне хватало для общения друзей мужа, поэтому в чужом для меня городе я и вовсе себе не искала компанию. А здесь ― попутчица-болтушка. Дар Божий. Она и выслушает, и посочувствует, и совет какой-нибудь бесполезный даст. Потом, правда, с сестрой наверняка мне все косточки перемоют, да какая мне-то разница? Обиды на жизнь уже столько накопилось, что хочется просто выплеснуть её, причём неважно куда.
То-ли Маргарита почувствовала смену моего настроения, то ли у меня на лице отразились эмоции, но она вдруг перестала рассказывать о том, как её внучатые племяшки-двойняшки как-то раз раскроили дорогущий тюль себе на юбочки, и с авторитетным видом заявила:
– Нельзя ничего держать в себе. Не важно, плохое или хорошее. От этого нервная система портится.
– Да уж куда дальше-то портиться? ― грустно улыбнулась я в ответ. ― У меня и так уже осталась всего одна нервная клетка, да и та вдоль позвоночника.
– Вот и берегите её, ― последовал совет. ― Вообще себя надо любить. Люди такие вещи видят и чувствуют. Если вы сама себя не любите, то почему окружающие должны относиться к вам иначе?
