Глава 1
Бумага. Один из древнейших материалов, используемых человеком для бережной записи и хранения информации. Изначально чистая и непорочная, как утренняя роса, она быстро впитывает в себя чернила вместе с тяжестью воспоминаний. Люди могут забыть, унести свои секреты вместе с собой под землю. Наименее яркие моменты могут бесследно раствориться в прошлом, как медленно растворяется сознание у больного вялотекущей шизофренией. А бумага всё помнит. Пока ей разрешают. А потом – с глаз долой, из сердца вон, благо, горит она хорошо, да и разорвать на маленькие кусочки – проще простого. Не вся информация одинаково нужна и приятна, но не нам судить, правда?
Разорвём на мелкие-мелкие куски и развеем по ветру. Вот так! И ничего не было. Я этого не помню, значит, этого не было! Всё просто. Многим людям нравится жить в своём выдуманном иллюзорном мире. Где всё всегда хорошо, а плохое вычеркнуто. Нам ли их судить?
«Вот я снова беру новый лист. Неровным почерком вывожу каракули, отдалённо напоминающие осмысленный текст. Надо же, получается вполне неплохо! Вверх, вниз. Закорючка, линия, петля. Хах, петля. Хотя нет, получается отвратительно. Снова и снова, как упёртый баран, я пишу околесицу. Я же знаю, что ничего не изменится, зачем продолжать? Возможно, для меня это занятие стало сродни ритуалу. Снимает нервное напряжение, помогает собрать разбросанные внутри больной головы осколки мыслей. Формирует из этого бреда чёткие цели и побуждения, свободные от эмоций и моего субъективизма. Хотя глупо предполагать, что при записи мысли внезапно становятся объективными. Есть ли хоть что-то объективное в нашем мире?» – Саша задумчиво почесал затылок.
«Я, Бифуркасов Александр Иванович, ответственно заявляю, что окончательно и бесповоротно сошел с ума» – произнёс наш герой шёпотом.
Крыша хлопает в ладоши,
Моя жизнь мне не по ноше,
Я бы рад её окончить,
Понаставив многоточий,
Но не здесь и не сейчас
Завершится мой рассказ.
«Ахахах, как тебе такое, бумажка? Уверен, что тебе настолько же безразлично, говоря языком культурным, как и мне. Не быть мне ни поэтом, ни прозаиком. Ах, как же так. И для кого я тогда, спрашивается, стараюсь? Для себя любимого? А мне на кой это надо?» – Саша с вопросительным выражением лица уставился на исписанный лист. Бумага ожидаемо проигнорировала вопрос, за что и поплатилась. Через несколько секунд из неё получился забавный бесформенный комок, тотчас полетевший в урну. В урну, где покоились еще десятки таких же, побеждённых, но не сломленных, героев. Если оттуда все эти письмена собрать, глядишь, и поэма бы получилась. Эх, Сашка-Сашка. Или как его там?
Бессонница всецело вступила в свои права с наступлением темноты. Вообще ночь для Александра характеризовалась буйством сознания, она пробуждала воображение. Черный цвет – цвет пустоты. Интересно наблюдать за тем, как из абсолютного ничего рождается что-то. Единственный минус заключался в том, что писать всякое-разное в полной темноте решительно невозможно. А со светом – уже не то, атмосфера пропадает, не идёт мысль. Набирать текст на компьютере или телефоне тоже для нашего героя не вариант, души в этом нет. А как же творчество может существовать без души? Это уже и не творчество тогда, а графомания какая-то. Но конкретно сейчас творить не хотелось, хотелось спать. Устал мозг, ничего не поделаешь. А сна всё нет и нет. За окном звучала звенящая тишина, улицы спального района буквально вымерли. Иногда это даже мешает уснуть, настолько мы привыкли к фоновому шуму. Под свинцовыми веками бегали причудливые фракталы, вырисовывая картинки безвозвратно ушедшего прошлого и безнадёжного будущего. «Я устал от них. Я так устал» – в полудрёме пробубнил Саша.
Александр поднял своё тело с кровати и зажег лампу, от света которой в разные стороны разбежались причудливые тени. Вон та, что слева притаилась, похожа на творческий кризис. Безобразная и тяжёлая, как январский снег. Другая на делирий похожа. Бесформенная, пугающая и дёргается от мигания лампы.
«Театр теней. Ха-ха. Можно я к вам присоединюсь?» – Александр сложил перед лампой ладони в форме бабочки и стал активно дергать пальцами, тени на полу моментально откликнулись на эти действия. «Молодой Саша порхает по небу, как бабочка, легко и непринуждённо. С цветка на цветок перелетает, собирает пыльцу, копит ее. Она ему обязательно пригодится в жизни, ха-ха!» – бабочка-тень аккуратно летела вперёд, изредка опускаясь к земле.. «Но не думал Саша тогда, что со временем летать станет тяжелее, а собранная пыльца будет тянуть вниз. Нет-нет, совсем не думал!» – Александр скорчил недовольную гримасу. Под звуки нервных смешков пальцы сбавили темп. Теперь тень-бабочка больше была похожа на потрёпанную жизнью тень-бабочку. Каждый взмах крыльев давался непросто, но это волевое существо каким-то чудом продолжало лететь. «Ой-ой, кажется, сиюминутные удовольствия повисли на тебе тяжким грузом, жалкое насекомое» – посетовал Александр. «В смысле ты не знал? А мама тебе не говорила, что наркотики, алкоголь и беспорядочные половые связи – плохо? Правда, не говорила? Ай-ай-ай, ну что за мать, о таком с пелёнок рассказывать надо!» – ехидно улыбнувшись, артист из театра одного актера сжал ладони в замочек, изобразив камень. Получилось не очень похоже, но Сашу устроило. Камень сорвался вниз и больно ударился об пол. «Ну всё, летун, долетался. Плюхнулся Сашка низко-низко, совсем его теперь не видать. Никто не слышит и не видит. Поделом! Поднимется он теперь нескоро, если вообще поднимется» – нашему герою это представление настолько понравилось, что он захлопал в ладоши, как маленький ребенок. Тень-творческий кризис и тень-делирий тоже удовлетворённо покачивались. А лампа светила неодобрительно: ей уже приелись эти однотипные сценки, покоя хочется. Со стены из-под сантиметрового слоя пыли презрительно смотрела икона Христа-спасителя. Не сказать, что Александр был набожным человеком, но должно же и в этой квартире быть что-то доброе, не погрязшее в тьме и безысходности.
Через несколько секунд на тумбочке уже лежал свежий лист бумаги. Чистый и открытый всему новому. Глаза творца горели энтузиазмом. Вот-вот должно произойти рождение второсортного шедевра. Вдохновение всегда приходит резко и неожиданно, как ментальные заболевания. Пожалуй, даже ещё резче.
Мать летать учила
Желтопёрых сынов своих.
Не хватало подъёмной силы
Неокрепших перьев пустых.
Вторя сигаретному дыму,
Игла сверкнула, нырнув в пульсацию вены.
Маячившие пред глазами пустыми,
Сыны полетели, разбившись о стены.
Убитая горем мать, с прожжённым окурком крылом,
Сорвалась камнем. И ей – поделом.
