7 ноября
Мама говорила, что главное в жизни – иметь план.
И держать все под контролем.
В шкафу еще остались подобранные ею комплекты одежды. Их хватит дня на три.
Мама умерла пятнадцать дней назад.
Недоброе утро. Часы тикают громче, чем вчера. С утра мне тревожно. Сегодня сильнее, чем обычно.
Я что, заснула на диване?
Нужно закончить работу и отослать ее в «Эпл». Потом я буду ждать письмо. Суть его не важна. Главное – оно будет подписано: «С уважением, Стив Джобс».
Как приятно думать, что Он сам подписывает адресованные мне письма. Я знаю, что это не так, но все-таки.
Надо встать, умыться, одеться, выпить кофе и доделать работу. Таков план. Последние годы план всегда один.
Почему мама покупала мне одежду, которую я терпеть не могу? Розовые кофточки, юбочки, каблуки. Мама надеялась, что я стану настоящей женщиной. Сама она ею никогда не была.
Звонок. По городскому.
Подходить? Кто это? Если мне и звонят, то на айфон. Ладно, отвечу.
– Да? Что вы хотите?
В трубке шуршит. Зловещее шуршание мне не нравится. Ответ на звонок – это нарушение плана? Обдумать не успеваю.
– Алло? Лорочка, деточка, это вы? Это Надежда Николаевна, помните меня? Я коллега вашей мамы.
– Здравствуйте, Надежда Николаевна. Вас я помню. Вы же с мамой на кафедре работаете?
– Деточка, как вы там? Такое горе, такое горе, такая потеря для всех нас.
Господи! Запричитала… Какой противный голос, не люблю я, когда плачут. Слабых не люблю.
– Деточка, может, вам нужна моя помощь? Ваша мама просила о вас позаботиться. Давайте я приеду? Покушать привезу, поговорим…
– Нет, спасибо, – отвечаю быстрее, чем положено.
В голове стучит: не дай ей помешать тебе. Какая чужая мысль.
– Нет, Надежда Николаевна, не надо приезжать. Вы же никогда не любили маму, завидовали ей, да?
Вешаю трубку. Разговор невыносим. Обрезаю телефонный провод. Вдруг она еще раз позвонит.
Умываюсь и не нахожу кофе. Надо заказать доставку продуктов. Не помню, когда я последний раз это делала. Почему-то нет связи. Проверяю, переподключаюсь – глухо. В магазин надо идти самой.
Надеваю все черное. Волосы убираю в пучок, как мама любит. Ей нравится, когда видно лицо. Она называет мое лицо благородным. И приписывает это себе как личное достижение.
Смотрю в зеркало – сегодня я должна быть особенной! Для Стива…
Распускаю волосы. Красиво! По-блядски. Но никто не раскритикует – мама-то умерла. Это плюс.
Прости меня, Господи! Какая жуткая мысль. Она не моя! Я никогда не хотела маминой смерти.
Бегу из дома. На улице лучше… Пока не вышла на проспект.
Машин много. Они едут слишком быстро и громко. Страшно: машины рычат, как огромные быстрые звери. Что за черт? Отменили все ограничения скорости? Хочу вернуться домой, но в холодильнике буддистская пустота. Я уже три дня ничего не ела. Не хочется. Но без кофе не смогу работать.
Пристраиваюсь к человеку в грязных ботинках. Сейчас он перейдет дорогу. И я с ним. Не дышу. Делаю шаг точно вместе с ним. Молодец, Лора!
Вот и магазин.
Какой странный дом… Он что – ненастоящий? Похож на киношную декорацию. Ни в одном окне не горит свет.
Я понимаю, что сейчас день, но в такую мрачную погоду хоть в одном окне должен гореть свет. С домом что-то неправильное происходит…
Всматриваюсь. И убеждаюсь в своей правоте! Провода везде, камеры… Раньше их точно не было. Я же не в маразме, я же помню. Куплю кофе – и бегом отсюда. Давай же, Лора, не бойся! Иду в магазин. В окружающее не вглядываюсь.
Возвращаюсь домой. Есть не хочется, пью героически добытый кофе с молоком. Пора работать. Стив ждет. Включаю компьютер. Всплывает фотография горящего самолета. Дымящиеся обломки фюзеляжа, почти целый нос. Хаос: спасатели и пожарники, разметанные разноцветные кусочки человеческой жизни. Я точно ее не загружала. Откуда она взялась?
Кто так шумит?
Соседи наверху двигают мебель, роняют что-то. Играют торжественно и бодро на фортепьяно. Неужели «Интернационал»?
Никто не даст нам избавленья:
Ни Бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Конечно, сегодня же седьмое ноября! И как это у них получается? Одновременно и играть, и двигать? Не буду обращать внимания, главное – не отвлекаться.
Не отвлекаться? Нет, это выше моих сил! Кипит мой разум возмущенный, я вам сейчас покажу: кто был никем, тот станет всем! Сволочи!!
Там живет какой-то дед. Может, внуки к нему приехали? Так громко! Сосредоточиться невозможно. Ругаются, голоса злые. Наверное, уже идут «на смертный бой». Фортепьяно озверело. Дерутся, наверное. И еще аккомпанируют себе. Может, даже убивают друг друга?
И все это сопровождается «Интернационалом»:
Держава – гнет, закон лишь маска,
Налоги душат невтерпеж,
Никто богатым не указка,
И прав у бедных не найдешь.
Довольно государства, право,
Услышьте Равенства завет:
Отныне есть у нас лишь право,
Законов же у равных нет.
Как современно, боже мой! Кто же это поет? Не могу больше терпеть. Бегу наверх. Стучу долго, никто не открывает. Наконец за дверью слышатся медленные шаркающие шаги. У двери затихают. Кто-то стоит и смотрит на меня, как в микроскоп. Я не выдерживаю:
– Откройте!
– Что вам надо? – старческий возмущенный и напуганный голос.
– Откройте мне! Что у вас происходит? Вы мешаете мне работать! – пытаюсь говорить спокойнее. Нужно увидеть, что происходит в квартире. Меня не провести. Может, заманивали?
– Чего тебе надо? Я сплю. Совсем, что ли, спятила?
– Откройте или я вызову милицию!
– Ты Лора? Девочка Эльзы Александровны? Не здороваешься со мной никогда!
– Пожалуйста, откройте! – изображаю вежливость, как учила мама.
– Ну ладно… Только отойди от двери.
Замок щелкает, дверь осторожно приоткрылась. На пороге стоит седой помятый старик. Сонный и раздраженный.
– Ну и чего ты хочешь, Лора?
– Здравствуйте, с праздником вас… а где она?! Я слышала, как кричала женщина. И пела «Интернационал».
Пытаюсь заглянуть за плечо старика. Ничего не вижу, кроме хлама в коридоре. В квартире тихо и обморочно. Тревожно.
Старик старается скрыть, но он испуган.
– Пустите меня, я посмотрю.
– Иди домой. Нечего тебе у меня смотреть. Я «Интернационал» уже лет пятьдесят не пел. Совсем ты умом повредилась…
Старик выталкивает меня на лестничную клетку. Дверь захлопнулась, лампа мигает и гаснет.
Жутко. Как днем перед магазином. Бегу вниз по лестнице. Уже около своей двери подворачиваю ногу и падаю.
Больно! Очень больно! В голове крутится мысль: «Дура! Дура! Не справилась, не справилась!» Страшно, хочется кричать, но кричать нельзя. Хватаюсь за ручку двери. Фуф! Наконец я дома, в безопасности.
Зачем выманивать меня из квартиры? Это знак? Только вот чего? Не понимаю.
Надо работать.
Два часа ночи. Ура! Все готово. Отсылаю файлы в «Эпл».
