Я не понимал, это был сон или уже я проснулся. Руками я нащупывал прочную натуральную ткань, похожую на ткань медицинского матраса в операционной. Откуда я знал, какой на ощупь медицинский матрас, я не мог вспомнить – то было просто знание. На лице я чувствовал тепло; я слышал незнакомые мне языки, часть слов из них я понимал, но не мог определить, как язык называется. Немного послушав звуки извне, я провалился в воспоминания, в далекое прошлое или будущее, что мне предстояло только понять.
Мы сидели на краю бетонного парапета, свесив вниз ноги, смотрели вдаль, и видели темное полотно моря. Где-то там мерцали огни кораблей, в лицо дул теплый морской воздух. Приятель предложил мне посидеть еще немного и закурил сигарету.
Я не знал, какое это было время, вернее, я был уверен, что нас окружали ночь и лето, но какой сейчас год, или какой отрезок времени в бесконечной жизни на Земле, я не понимал.
Мы сидели рядом с морем, впереди лежал песок, сверху нависало ясное небо и звезды, справа, примерно на расстоянии десятка километров, горели огни, освещающие в горах башню и стены – окружение давало понять, что это очень старое место с давней историей. Я решил, что этому месту безразличны слова знания и опыт, так как это и являлось ими.
Закрыв глаза, я видел образы той древней цивилизации, которая создала себя здесь и вырастила первых людей. Это место мне хотелось назвать колыбелью: когда странников моря заводило в эти берега, они насыщали его созиданием. Всем им хотелось начать новую жизнь.
У меня было чувство, что я был здесь раньше, ни год и не два, а пару тысяч лет назад. Я, благородный, смелый, любознательный, и готовый идти вперед только ради того, чтобы узнать больше, чтобы прожить каждый день со смыслом. Под смыслом я понимал состояние, когда чувствовал, что мое сердце горит – это для меня являлось компасом.
Моего приятеля звали Вова (его очень редко называли Владимир, почти никогда). Он был простым парнем с располагающей к себе внешностью. При разговоре с ним появлялась уверенность, что даже если он тебя не знает, ты становишься его другом.
Я не говорю вам о том, как я выгляжу, потому что я не в состоянии описать себя, я не помню, какие у меня черты лица. Если знакомый мне человек будет проходить мимо, я его, скорее всего, узнаю, но, когда он уйдет, я не смогу описать его внешность. То есть, если меня попросят составить портрет человека, то я буду бесполезен. Эту особенность в медицине называют «прозопагнозия». Но я не совсем подхожу под портрет носителя данной болезни, у меня есть некая особенность. Я хорошо запоминаю предметы, могу их описать очень детально, до каждого узора, камня или потертости на рукоятке кинжала. Кроме этого, у меня хорошо развита эмпатия. Удивительно, какой из меня получился бы сыщик: я хорошо могу чувствовать людей, и даже сопоставлять эмоциональный опыт встречи с одним человеком с опытом встреч с совершенно посторонними, другими людьми. Зайдя в комнату и встретив незнакомца, у меня автоматически запускается процесс поиска совпадений в моей базе памяти. Я перебираю ощущения, что испытываю на данный момент к этому человеку. Я больше ориентируюсь даже не на свои чувства, а на эмоции, манеру общения, слова, запах: весь тот фон, что идет от человека. Это как запустить проверку поиска слова в тексте: если они повторяются, то будут отмечены цветом – так и работает моя эмпатия.
Немного посидев на берегу моря, мы отправились пешком вдоль набережной. Я чувствовал себя как дома, и когда у нас зашел разговор про то, какой красивый город Барселона, и как там легко стать жертвой воров, я подумал: а как я буду пользоваться интернетом, ведь это совсем другая страна? И тут же сообразил, что нахожусь сейчас в стране, куда когда-то приехал, и смог адаптироваться под ее новые условия.
Я шел по плитке, уложенной вдоль моря; дорога была разделена на две части, для велосипедистов и пешеходов. На пешеходной полосе лежали еще отдельные плитки для слепых, мне нравилось иногда закрыть глаза и шагать по ним, ориентируясь только на внутренние ощущения. Я заметил, что после полусотни шагов нужно открыть глаза и проконтролировать, туда ли я иду. Это дает о себе знать чувство безопасности, которое мне мешает видеть больше. Однажды я делал такое упражнение: мне требовалось пробежать вслепую милю; я выбрал день, когда будет меньше людей на той самой набережной и позвал приятеля меня сопровождать. Это был для меня новый опыт, я закрыл глаза и побежал свою милю, товарищ двигался рядом, чтобы в самых опасных ситуациях, когда мои ноги заносили меня мимо дороги, давать команды, направляя меня вправо или влево. Немного пробежав, я, конечно, вошел в кураж и начал набирать скорость. Иногда я так быстро бежал, что мой напарник сетовал, что не успевает за мной, и восхищался моими способностями.
Мне нравилось все, что происходило со мной. Я заметил, если не концентрируешься на усталости или правильности дыхания, как я привык делать, то бежать намного легче, ты забываешь обо всем лишнем и не зацикливаешься на том, сколько осталось до конца дистанции. В итоге я преодолел около двух миль: мой партнер не стал меня ограничивать, и мы дали волю бегу…
Когда я прибежал к «финишу», у меня не было чувства тяжелого дыхания, голова оставалась ясной, тело «дышало».
Воспоминание о той пробежке быстро проскользнуло в моей памяти, и я наткнулся на твит некоего @Speachmonster. «Не надо стеснять людей, – писал автор. – Не известно – это биологическое оружие против всего человечества или естественное появление в природе такого вируса, но известно точно – мир остановился, и хочется добавить: Stop the world – I want to get off».
