Воздух великой столицы Итжтави был напоен тяжестью и горечью – как и мысли людей, собравшихся в этот день под сводами храма. Но всех горше были думы царя Геру, и всех неподъемней – камень, лежавший на его сердце. Стоя за колонной, он сумрачным взглядом обводил встревоженных подданных. Принесет ли решение, подсказанное его жрецами, долгожданное избавление или станет началом медленного и мучительного конца?
Даже если боги примут их жертву, скорбь людей будет велика – а его собственную потерю ничто не восполнит.
В воздухе стояло жаркое марево, но царя била дрожь. Дурной знак. Наконец он в смятении провел рукой по гладко выбритой голове и опустил занавесь, из-за которой наблюдал за площадью перед храмом. Чтобы унять волнение, он принялся мерить шагами гладко полированные плиты террасы.
Царь знал: если он воспротивится названной жрецами жертве, им придется преподнести нечто столь же драгоценное, чтобы умилостивить грозного бога Сета – как будто его милость можно заслужить! Потому он собирался просить совета своего народа – риск, о котором не мог помыслить никто из его предков.
Слово царя нерушимо; его долг и право – знать нужды подданных лучше их самих, и тот царь, который не может в одиночку принять мудрое решение, недостоин трона. Обнажи свою слабость – и людская память назовет тебя глупцом и трусом. И все же сейчас Геру не видел другого выхода.
Двадцать лет назад на египетскую землю обрушилось проклятие. Годы беспощадной засухи сменились песчаными бурями и мором, который превратил некогда цветущие города в гигантские склепы. Мародеры и старые недруги подняли свои змеиные головы, воспользовавшись слабостью Египта. Земля умирала, деревни пустели на глазах.
Тогда царь Геру в отчаянии призвал правителей соседних городов – единственных выживших в чуме. Халфани, царь Асьюта, и Нассор, царь Васета, откликнулись на его зов, и они вместе с мудрейшими жрецами на семь дней скрылись за дверями дворца.
Решение, объявленное ими через неделю, должно было свершиться не на земле, а в небесах, и поколебать извечное равновесие в пантеоне богов. Каждому городу покровительствовало свое божество. Асьют, чьи маги были известны по всему Египту, поклонялся Анубису; жители Васета, славные ткачеством и судостроением, возводили храмы в честь Хонсу; а подданные царя Геру, искусные в гончарном деле и резьбе по камню, почитали Амона-Ра и его сына Гора. Теперь же трое царей собирались по совету священников отвергнуть покровительство прежних богов и восславить нового единого бога – темного Сета, который даровал бы их народу безопасность и процветание.
Так они и поступили.
В тот же год землю досыта напоили дожди. Полноводный Нил вышел из берегов, сделав пашни тучными и плодородными. Поголовье скота увеличилось втрое. Свитки писцов полнились именами новорожденных детей, над которыми словно не властны были болезни. Даже три царицы, втайне продолжавшие чтить старых богов, переменили свое мнение, когда тоже чудесным образом зачали наследников.
Не прошло и года, как все они подарили мужьям здоровых сыновей – включая жену царя Геру, чрево которой было бесплодней египетской пустыни, а дни молодости давно миновали. Исполненная благодарности, она поклялась, что больше не скажет худого слова о новом боге.
Народ ликовал.
Народ благоденствовал.
Трое царевичей, чье рождение ознаменовало наступление эпохи мира и процветания, росли, как братья, надеясь однажды объединить под своей властью весь Египет. Теперь его жители славили Сета, а ступени старых храмов заносило песком.
Юноши почитали каждого царя и царицу, как собственных отца и мать, и правители трех городов любили их, словно кровных сыновей, не делая между ними различий. Народ обожал царевичей, видя в них надежду на славное будущее, и ничто не могло разлучить названых братьев.
Теперь же в жизни их отцов наступил самый черный день, но трое юношей еще не знали об этом, в нетерпении ожидая их решения под сводами храма.
Трое царей собирались просить побратимов о жертве – жертве тяжкой, немыслимой, невозможной; жертве, о которой хороший отец никогда не попросил бы своего сына. Одна мысль об этом заставляла кровь царя Геру стыть в жилах и отравляла ночи кошмарными видениями, в которых его недостойное сердце не могло уравновесить перо правды, возложенное неподкупной Маат на вторую чашу весов.
Наконец цари шагнули из-за полога на крыльцо храма, нестерпимо блиставшее в лучах белоснежного солнца. Царь Геру остановился посередине; его соправители заняли места по бокам. Из них троих Геру был не только высочайшим, но и самым искусным в речах. Поэтому сейчас он вскинул руку, призывая подданных к молчанию, и звучно начал:
– Мой возлюбленный народ – и гости из городов-собратьев, приплывшие к нам из верховьев Нила! Жрецы узнали, отчего река, двадцать лет орошавшая наши берега, этой весной лишила нас своих щедрот. Бог Сет, которого мы чистосердечно чтили все эти годы, открыл свою волю верховному жрецу Рунигуре. Ему нужна новая жертва.
Сын Геру тут же сделал шаг вперед.
– Мы принесем Сету любую жертву, отец! – в волнении воскликнул он.
Царь предостерегающе поднял ладонь и одарил его печальной улыбкой, прежде чем снова повернуться к толпе.
– Но на этот раз Сет требует не лучшего быка, мешков с зерном, прекрасных тканей или урожая наших садов. – Геру помедлил, ожидая, когда всколыхнувший толпу ропот сменится напряженной тишиной. – Рунигура сказал, что все эти годы Сет одарял нас без меры и теперь хочет получить в благодарность то, что для нас дороже всего.
Геру глубоко вздохнул и прикрыл глаза, будто от внезапной боли.
– Сет требует трех юношей царской крови, которые будут принесены в жертву и отправятся вечно служить ему в загробном мире. Если мы не исполним его волю, Египет погибнет.
