Да, бабушка совсем не рада:
«Управа где, и где ограда?
Врага загнать на свой насест
Кто сможет? Где твой, Миша, крест?»
Владилен Елеонский, Прохоровка
1
Первый бой в его жизни был скоротечным. В детстве отец рассказывал, как их начальник цеха, заядлый охотник, как-то раз уложил в камышах молодых кабанов, которые колонной чинно шествовали по узкой тропе на водопой.
Кабанов было трое. Ушлый охотник дуплетом уложил головного и замыкающего, а тот, что был в середине, прыгнул в сторону так, словно не кабаном был вовсе, а быстроногим горным муфлоном.
Начальник потом долго сетовал, что, перезарядив ружьё, пальнул вдогонку, да не попал, – лишь посёк тростник над самым ухом шустрого пятачка. Вспоминая свой первый бой, Шилов всегда вспоминал этот рассказ отца.
Три Т-34 шли по узкой дороге колонной. Едва миновали поросший тростником взгорок, тянувшийся справа, головной танк встал, как вкопанный, и задымил.
Шилов интуитивно повёл командирский перископ вправо и увидел… его. Словно алчный, грозный и хитрый охотник, он угловатой тенью замер в перелеске.
Расстояние было метров восемьсот, не больше. Он умело прикрылся буреломом, только башня темнела, своими очертаниями она почему-то напомнила Шилову шлем Нефертити, главной жены древнеегипетского фараона, утончённое изображение которой так впечатлило его ещё в школе. Всего два года миновало с тех пор, а кажется, что прошла жизнь.
Вторым снарядом «тигр» приласкал танк Шилова. Всё закончилось бы в следующую минуту, но спас уклон дороги.
Снаряд убил радиста и механика-водителя, они даже не успели вскрикнуть. Трансмиссия была повреждена.
Подбитый Т-34, как ритуальный катафалк, медленно покатился назад, пока не упёрся кормой в танк, следовавший в колонне сзади. К тому моменту тот тоже остановился, в свою очередь поймав бортом убийственный снаряд.
Благодаря уклону, Т-34 Шилова откатился назад, взгорок прикрыл его, но «тигр» попытался достать, чтобы добить. Когда оглушённый Михаил, плохо соображая, распахнул башенный люк, высунулся по пояс наружу, чтобы вылезти на корму и осмотреть повреждение, ему показалось, что снаряд, выпущенный «тигром», прошелестел у самого виска. С тех пор прилип проклятый «шорох».
Пусть смеётся и презирает тот, кто не испытал той жути. Ужас ледяной костлявой рукой схватил за горло и запретил дышать.
Позже Шилов, как ни старался, никак не мог вспомнить, как он очутился в придорожной канаве метрах в пятидесяти от своего подбитого танка, весь покрытый густым слоем липкой вонючей жижи, которая, между прочим, спасла его от смертельных ожогов.
Шилов очнулся не от ужасающего взрыва снарядов, детонировавших в соседнем танке, не от огненного смерча, пронесшегося затем над канавой, не от отчаянного предсмертного вопля своих товарищей в головном танке, он горел, а они не могли выбраться наружу.
Шилов очнулся от своего крика, потому что был уверен, что кричит всем своим существом, до предела, до безумия напрягая все жилы: «Снаряд, снаряд!»
Михаил не сразу понял тогда, что вместо крика издаёт омерзительное шипение. Оно проистекало откуда-то из самого нутра, где, как говорят старики, таится душа. Как будто крупная кобра, взявшаяся неизвестно откуда посреди весенней харьковской степи, решила с жутким шипением выползти из его горла наружу.
Ощущение было настолько ошеломляющим, диким, жутким, кошмарным, что Шилов мгновенно пришёл в себя. В следующее мгновение он увидел ужасающую картину, воцарившуюся на дороге, – три подбитых Т-34 и разбросанные вокруг изувеченные тела танкистов.
У замыкавшего колонну танка башня сорвалась с погона от взрыва. Красное пламя, словно жар из преисподней, с рёвом ринулось из отверстия наружу.
Вдруг вместо пламени Шилов увидел изумрудного дракона. Сказочная рептилия косилась на него своим умным рубиновым глазом и жадно лизала длинным красным языком мгновенно почерневший танк.
Непередаваемый холод ледяной рукой властно сжал сердце. В следующий миг Михаил потерял сознание.
2
С тех пор любой шелест или шорох мог в самый неподходящий момент вызвать припадок. Шилов сильно бледнел, слабел телом, оно немело, и становилось, как ватное.
Странная реакция мозга, которая, наверное, известна специалистам и, может быть, даже описана в медицинских справочниках, теперь стала его досадной повседневностью. Шилов, однако, никому не рассказывал о своей беде.
Он скрыл от медиков коварную контузию, поскольку теперь всё его существо охватило лишь одно желание, – снова попасть на фронт и поквитаться с проклятой Нефертити, холодной женой бездушного фараона. Пусть она выгнется всем своим гибким змеиным телом и зашипит обезумевшей вдруг коброй!
Ребята, соседи по госпитальной палате, пару раз были свидетелями Шиловского шипения, когда апрельский ветер сквозь распахнутое настежь окно вдруг шелестел сухим пожелтевшим букетом хризантем, который стоял на подоконнике, наверное, полгода, однако медсестре Шурочке было жалко его выбрасывать. Симпатичный майор-танкист, неизвестно где добывший цветы и подаривший букет Шурочке в честь своего скорого выздоровления, как видно, не выходил у неё из головы.
Шипение Шилова, последовавшее в ответ на шелест сухих хризантем, всех ввергло в смятение. Кто-то, не контролируя себя, в ужасе пулей вылетел из палаты, однако ребята, молодцы, не сдали его медперсоналу.
После приступа Михаил был вял, как сдутый после Нового года шарик, и бел, как лист высококачественной штабной бумаги из Москвы. Внимательная Шурочка как-то заметила необыкновенную бледность, покрывшую его лицо, и, конечно, спросила, что с ним.
Шилов, проявив незаурядный артистический талант, и всё для того, чтобы скрыть проклятый недуг и быстрее убежать из госпиталя, с прискорбием ответил, что у него ужасная, бросающая в глубокий обморок аллергия на засушенные хризантемы. На сердечных весах румяной, как пышка, курносой Шурочки вдруг оказались драгоценные сушёные цветы, с одной стороны, и пребывание Шилова в госпитале, с другой.
Хризантемы, несмотря на то, что были лёгкие, как пух, сухие и увядшие, тем не менее, перевесили. Через день врач-невропатолог, благодаря просьбе Шурочки в виде коричневой стеклянной бутылочки, наполненной известной жидкостью, которую Шурочка знала, как экономить не в ущерб здоровью раненых, но на пользу пошатнувшемуся душевному состоянию невропатолога, записал в истории болезни Михаила Шилова коротко и ясно: «Практически здоров».
Получить новый танк скоро не удалось. Шилов застрял в Челябинске и даже какое-то время проработал на танковом заводе токарем, с упоением точа детали.
Наконец, новый танк был получен. Через две недели воинский эшелон, как на крыльях, получая на перегонах «зелёный свет», нёс Шилова вместе с его новеньким Т-34 с номером «двенадцать» на башне к славному городу Старый Оскол, далее была станция Прохоровка, выгрузка танка и следование своим ходом к линии фронта.
