В то утро Джейн работала за чертежной доской. В комнате, выходящей окнами на восток, внешние ставни и створки окон была распахнуты настежь. Ветер стих, на заднем плане – ломаная линия голубых гор, над ними поднимался огненный шар солнца, ближе – поле, покрытое молодым клевером. Радиоприемник был включен, местная радиостанция, как обычно, крутила современную турецкую музыку.
Она увидела Игоря Аносова, русского богача, хозяина поместья, одетого в белые шорты и оранжевую рубашку. По тропинке, петляющей по полю, он уходил от дома, но вдруг повернулся и зашагал обратно. Через несколько минут в дверь постучали. Аносов толкнул дверь и застыл на пороге, стоял и смотрел на Джейн. Казалось, он хотел сказать нечто очень важное, но вдруг позабыл все слова. Затянувшееся молчание сделалось неловким. Наконец он откашлялся:
– Пошел гулять… И подумал: вы мне компанию не составите?
– У меня много работы.
– Давайте обсудим дела на прогулке. Лучше, чем сидеть в четырех стенах в такое утро.
Они погуляли по клеверному полю, дошли до подножья холма, поднялись на него. Грунтовая дорога шла между огромными валунами, разогретыми солнцем. Изредка по этой дороге пастухи из дальних деревень гоняли скот нагорные пастбища. И снова наступала тишина, а человека не увидишь хоть целую неделю.
Шли молча. Джейн украдкой бросала взгляды на Аносова. Он выглядел прекрасно, длинные до середины шеи волнистые волосы, слегка тронутые сединой, высокий лоб, прямой нос, яркие голубые глаза. В нем было столько обаяния и мужественной красоты, и одна только мысль, что этот человек, рожденный покорять женские сердца, быть душой общества, вдруг решился на добровольное затворничество в этой глуши, – казалась абсурдной и дикой.
Они вошли в деревню, нищую и убогую, давно оставленную людьми. Темные провалы окон, стены домов местами осыпались, пустыри заросли бурьяном. Вот две заржавевшие бочки, вот сломанная разбитая арба с двумя колесами. Новый пустырь, за ним груда камней, пустой дом с плоской крышей.
– Ночью я сам видел, как здесь светятся слабые огоньки, – сказал Аносов.
– Наверное, пастухи.
– Пастухи жгут костры, которые издали видно. Это не то… Огоньки, слабые такие. Они перемещаются с места на место. А потом пропадают. Вы боитесь призраков?
– Я в них не верю, – Джейн на секунду задумалась. – Неужели вы хотите провести здесь остаток жизни? Наблюдать за огоньками в ночи, гулять по дорогам среди брошенных домов…
Вопрос сорвался с губ помимо воли. Она пожалела, что спросила.
– Почему бы и нет? – Аносов пожал плечами. – Одиночество – это не так уж плохо, правда, от него устаешь. Но жить здесь хорошо. Вы еще не увидели и пока не поняли красоты этих мест. Да, здесь засушливое лето. Трава и цветы сгорают под солнцем уже в середине июля. Остаются камни и песок, холмы и равнины, желтые и голые. Грустное зрелище. Солнце, камни… Зато здесь очень красиво сейчас, весной.
Они поднялись на вершину холма, остановились. Горная гряда впереди сделалась ближе. Горы были темно-синими, а небо над ними изумрудным. Ровное поле в низине от края до края было наполнено цветущими маками. Налетал ветер, цветы качались, казалось, багровое море рябило мелкой волной.
– Господи, какая красота, – выдохнула Джейн.
– Вот видите, – Аносов улыбнулся. – А осень здесь какая… Долгая, теплая. С моря долетает ветер, тогда пахнет солью. И снова земля оживает. Ну, я не могу передать словами очарование этих мест… Зимой другая красота. Суровая, скупая, аскетичная. Горы, покрытые снегом. Пустые белые равнины. Только три цвета: белый, серый и черный.
Джейн чувствовала, как сердце застучало чаще, щеки раскраснелись, а голос как-то изменился. Она подумала, что прямо сейчас Аносов шагнет к ней, обнимет за плечи, поцелует в губы. И она не станет, она не сможет противиться. Но Аносов по-прежнему стоял в трех шагах от нее, смотрел куда-то в даль, на красное маковое поле, на горы и молчал.
– Вы отсюда каждый день приносите мне маки? Но ведь это так далеко.
– Прогулки на свежем воздухе полезны пожилым людям. Так утверждают врачи.
– Ну что вы… Вы же сильный и совсем молодой.
Джейн не закончила фразу и замолчала. В эту секунду, она вдруг подумала, что смогла бы влюбиться в этого человека, – и удивилась этой неожиданной, вздорной мысли. Они повернули назад, обменявшись за всю дорогу парой реплик.
* * *
Почти каждый день с редкими перерывами Аносов заходил в ее комнату и тянул с собой на пешие прогулки или кататься на велосипедах. Однажды он пришел раньше обычного, сказал, что хочет показать ей кое-что, но выезжать надо прямо сейчас, если припоздниться, удовольствия не получишь, – погоду обещали жаркую, гулять на солнце – это словно тяжелую работу делать. Они сели в "Лэнд Ровер", проехали миль двадцать на восток.
Дорога, пролегающая по каменистому ущелью, поднялась вверх, и вскоре сузилась так, что ехать дальше стало опасно. Машину оставили на обочине, вытащили из багажника велосипеды и поехали сначала по каменистой дороге, затем по тропе, поднимавшийся в гору. В полдень сделали привал, Аносов расстелил на земле цветастое покрывало, вытащил из рюкзака термос с кофе и бутерброды, завернутые в вощеную бумагу. Они сидели на горном уступе, завтракали и смотрели на величественную панораму.
Горы поднимались к самому небу, между ними маленькие и жалкие, как заблудившиеся овечки, бежали светлые облака. Склоны голые, каменистые, внизу местами попадаются кустики с мелкими листьями и колючими ветками. Но чем выше, тем меньше растительности, – только голые камни, отвесные склоны, небольшие уступы, и снова отвесные скалы, залитые солнечным светом.
– Я когда-то увлекался скалолазанием, – сказал Аносов. – Не хочу хвастаться, но однажды забрался на гору, высотой семь тысяч метров. Сейчас уже не смогу. Сноровка не та, возраст и лишний вес…
– Наверное, это очень страшно – семь тысяч метров. Я никогда не могла понять людей, рискующих жизнью, чтобы доказать что-то самим себе. Или получить порцию адреналина. Зачем человек лезет в гору?
– На самом деле это вопрос, не имеющий ответа. Лезть к гору глупо и опасно – в этом вы правы. Но люди для того и рождены, чтобы совершать глупости и ошибаться. Может быть, именно в этом, в опасности, в риске, в повторении собственных ошибок, – смысл человеческой жизни. Кто знает…
– Что вы испытали, поднявшись на вершину?
– Усталость. Не было катарсиса. Не было счастья. Или чувства, что ты добился желаемого. Карабкался вверх, рисковал не поймешь из-за чего, добрался до вершины. Все мы очень устали. Сделали несколько фотографий на память. А затем сидели на снегу и думали, что через двадцать часов начнется снежная буря. И до этого времени надо спуститься к верхнему лагерю. Я помню только это чувство – усталость.
