Женька магам не завидовал, хотя знал, что большинство пацанов и тем более девчонок просто спят и видят, как у них вдруг просыпается сила. Ну хоть какая-нибудь, хоть самая завалящая, стихийная.
Многие себе уже имена понавыдумывали, заковыристые и чудные, как у магов. Им казалось, это так здорово, лучше чем компьютерные игры, фильмы или комиксы, интереснее всего этого тухлого серого мира, в котором они обречены жить с рождения и до самой смерти. Магия для них была чудесным фейерверком, радугой и блескучим светом – совсем как в кино, где щелкнул пальцем и все самые пресные каждодневные дела решаются сами собой.
Женька тоже с ребятами после школы играл и в казаков-разбойников, и в салки, и в реши-волшебника, только он уже к десяти годам знал, что там к чему, и когда мальчишки, столкнувшись головами, на переменках или продленке возбужденно делились своими соображениями по поводу последней компьютерной игры, войны с зомби или делают ли волшебники домашку, Женька молчал, не лез. Нет, про зомби, конечно, говорил, и про компьютерные игры, вот про остальное нет.
Хотя мог бы. Например, про мальчишку, который с ним в одну группу ходил в детсаде и жил совсем рядом. Однажды его перестали водить в садик и поменяли имя. Мама сказала, что такое редко бывает, обычно дар просыпается позже. Но кроме этого, в мальчишке ничего чудесного или волшебного не было. Он даже не изменился ничуточки. Женька с ним по-прежнему встречался у дома, на игровой площадке, только привыкал долго к новому имени. Унро. Ну что за Унро такое.
Говорят, раньше забирали из семей навсегда, и воспитывали в специальных детдомах. Теперь вот разрешают жить с родителями.
А Унро и в школу ходил, как они, только в специальную, и домашку делал, и на тренировки бегал. Женьку мать тоже записала на борьбу, а Женька это терпеть не мог, отлынивал все время. Скажет маме, что живот болит, и она разрешает дома остаться, пропустить. Унро никто не спрашивал, тому приходилось железно ходить на все занятия, хочешь не хочешь.
А еще они, даже самые маленькие или наоборот, самые старенькие, тоже участвовали в подавлении приливной волны. Им полагалось – закон о защите населения переставал распространяться на них, едва они получали госрегистрацию в Институте парасвязей. Каждый маг должен был регистрироваться в этом институте.
Женьке он представлялся страшным многоэтажным домом, где отнимают имена и толпой ходят маги, серьезные и грустные.
Пока маленький был, Женька приливные волны воспринимал как сильный ветер и дождь: то, что портит прогулки, из-за чего приходится сидеть дома и скучать. Отец пытался объяснить, но сыпал такими терминами, что скулы сводило от тоски и зевоты. Только постарше, когда в школе начали проходить естествознание, Женька понемногу начал понимать, что к чему. Конечно, им упрощенно давали, без объяснения физических и паранормальных принципов, скорее как художественно оформленную сказку – так, как полагалось рассказывать в школе для обычных людей.
Их мир был стар и похож на износившееся, сквозившее дырами платье. Через прорехи порой просвечивали другие пространства, выплескиваясь наружу в неблагополучных регионах с особо тонкой гранью между измерениями. В более спокойных местах приливов не было, зато постоянно образовывались точечные порталы, пропускающие чудовищных гостей.
Залатать эти прорехи было невозможно. Хорошо, что были маги. Они были теми иглами и нитками, которые на время позволяли затянуть раны их мира и не позволить ему рассыпаться окончательно.
Там, где жил Женька, регион как раз был неблагополучный, и если бы не работа отца, то его семья уже давно бы отсюда уехала. Сколько себя Женька помнил, мама с отцом постоянно заводили разговор о переезде, когда-нибудь в следующем году, или через два… но дальше разговора дело никогда не шло.
В их городке приливные волны иногда случались по нескольку штук за сезон. Почти все были заранее предсказаны, и загодя закрывались все окна, двери, а граждане спускались в убежища под домами. Бывало, и неожиданные происходили. Один раз Женька с матерью возвращались из магазина, а им навстречу по асфальту из-за угла вдруг плеснулся узкий язык белесого тумана с радужной пленкой по краю. Женьке тогда семь лет было, он остановился и стал разглядывать: от языка этого так чудно жаром пыхнуло, и переливался он забавно… Хорошо, мать быстро опомнилась, в охапку его схватила и потащила домой. Успели едва-едва.
По их улице ползло то же марево, только огромной стеной выше домов… едва миновали, проскочили в калитку и ссыпались по лестнице в убежище. Мать потом, все эти несколько часов до боли прижимая к себе Женьку, расстраивалась, что окно на кухне забыла запереть, когда уходили. И отец тогда вечером прилетел взъерошенный: он далеко работал, в пригороде. До того места волна не доходила, но он все время волновался за них, не зная, успели они до убежища или нет, телефоны-то во время приливов не работали.
Так вот, во время этих волн мобилизовывали всех магов, кто хотя бы первую ступень подготовки прошел, и тех, что на пенсии был. Их в замыкающую цепь строили и они теснили приливную волну обратно, запирали ее. В ней, собственно, особой опасности не было, но под ее покровом сквозь многочисленные бреши прорывалось много жуткого.
Уже постарше Женька видел эту цепочку: взявшись за руки, словно против сильного ветра, мелкими шажками ребята-маги и бабка с соседней улицы шли упрямо вперед, тесня радужное марево. За их спинами никого не было, хотя полагалось: должны были дежурить боевые маги, хотя бы парочка, на случай прорыва опасного существа. Ведь тем, кто в цепи, размыкать руки было нельзя.
Еще он видел, как после подобных волн дежурная бригада подростков-магов шестой ступени разносила пострадавших коллег по домам. Унро приносили два раза: парень был на редкость неудачлив и все время напарывался на чудовищ.
Мать Унро, закусив кулак зубами, тихо плакала, стоя у калитки, ожидая сына, когда в конце улицы появлялась дежурная бригада. Иногда звонили заранее, с пункта первой помощи, иногда нет, и тогда нужно было стоять и ждать бригаду, если ребенок сам не возвращался.Техника бригаде полагалась самая простецкая: большущая тележка с плоским дном, на которое аккуратно укладывали пострадавших, уже перевязанных, впрягались по двое и шли. Во главе бригады по их кварталу был высокий подтянутый Брана, по которому все окрестные девчонки сохли. Он всегда здоровался, помнил всех родителей своего участка в лицо и по именам, и несмотря на обычную усталость после нескольких часов подавления приливной волны, молодцевато козырял и желал удачи на прощание.
