Ярко-оранжевыми полосками стекая по фиолетовым обоям, солнце в последний раз осматривало свои владения, перед тем как передать их до утра подружке-луне. Красота закатов всегда напоминала мне красоту увядающего цветка, уже не такого яркого и гордого, как раньше, смиренно склонившегося над землей и готового принять свою смерть, чтобы ожить следующей весной. Знает ли цветок, роняющий свои высохшие лепестки, что его конец – это не навсегда, но чтобы зацвести снова, ему нужно распрощаться с прошлой жизнью? Так же и солнцу приходится оставлять землю, прячась за горизонтом, для того чтобы позже подарить миру новый день. И все же, невыносимо тяжело смотреть, как рыжий шарик солнца медленно скатывается за горизонт, окрашивая небо в пастельно-розовый цвет.
В маленькой пыльной квартирке с тёмно-фиолетовыми обоями закат надолго задерживаться не стал: пробежался по стенам, заглянул в старый сервант, сверкнул оранжевым бликом в зеркале, на секунду окрасил светлые кудри девочки, сидящей за столом, в рыжий цвет, а потом выскользнул в окно, оставив после себя лишь воспоминания об уходящем дне. Закат еще вернется. Вернется завтра и послезавтра, вернется еще много раз, но именно этот уже не повторится никогда, и от этого становится грустно.
–Чего приуныл?-тихий голос сестры прервал мои размышления о цикличности жизни и вернул меня на землю.-Опять о Наташе думаешь? Позвони ты уже ей, скажи обо всем!
Алиса всегда думает, что если я грущу, то это из-за невзаимной любви, и я бы мог списать это на то что ей 12 лет, а это тот самый возраст, когда девочки перестают любить Барби и начинают мечтать о Кене, вот только её предположения о причине моей грусти чаще всего оказываются правдой.
–Я не приуныл, я просто задумался,-заверил девочку я.-И тем более не грущу из-за Наташи. Ты ведь знаешь, мы два года как разошлись, она очень сильно изменилась за это время. Да и номер наверняка поменяла, вряд ли сейчас я ей дозвонюсь.
–И все же ты задумывался об этом, да?
Отвечать на этот вопрос не хочется, как и в целом вспоминать о кошмаре, творящемся в моей жизни последние два года. И почему стоит мне задуматься о чем-то другом, Алиса всегда напоминает мне о причине моих страданий?
–Давай доедай суп уже и иди спать!-слова прозвучали почти как приказ, но Алиса лишь тяжело вздохнула, глядя в тарелку с пустым супом, успевшим остыть за то время, пока она уныло размешивала его ложкой.
–Мне обязательно есть это?–с ударением на последнее слово не поднимая глаз пробормотала она, а потом, игнорируя мои слова о том, что – да, обязательно – поднялась из-за стола и проскользнула в коридор, оставляя меня наедине с сумерками, тишиной и тарелкой овощного бульона, который я так отчаянно пытался выдать за что-то хоть немного сытное.
Держась руками за краешек стола я медленно поднялся на ноги и попытался сделать шаг. Почти получилось. Голова кружилась и болела то ли от голода, то ли от того, насколько мало было кислорода в нашей квартире, не проветриваемой последние несколько дней. С наступлением осени воздух на улице стал холоднее, так что позволить себе такую роскошь как ежедневное проветривание мы больше не можем – нам не хватит денег, чтобы оплачивать ещё и отопление, а я не могу допустить, чтобы Алиса жила в холоде. Я не хочу и чтобы она голодала, но её пенсия ничтожно мала, чтобы её хватило нам на двоих, а идти работать я не могу – из-за состояния сестренки я должен всегда находиться рядом с ней, чтобы в случае чего позвонить врачу или предотвратить попытку сделать нечто ужасное. И все же, все что могу, я всегда отдаю Алисе – переборов желание впервые за день съесть хоть что-нибудь, я закрыл дверцу холодильника, в котором, в общем-то, ничего кроме недоеденного бульона, который я туда поставил только что, и просроченного майонеза не было. Если завтра пенсия так и не придет, то я вряд ли выживу. С каждым днём ходить становится все труднее, а грызть черствый хлеб все вкуснее, и если бы два года назад мне сказали, что я буду жить так, как живу сейчас – я бы согласился на предложение Наташи прыгнуть под поезд. Но я не знал.
Два года назад все действительно ощущалось совсем по-другому: выпускной класс, последние экзамены, ночные прогулки, розовые пряди в черных волосах, Наташа… Но все это осталось в прошлом, а за школьным порогом меня ждала не долгожданная и такая сладкая свобода, а неприятно горькая и пугающая взрослая жизнь со всеми её пороками. И когда бабушки не стало и маму увезли в больницу, мне стало на самом деле страшно, но страшно не за себя, а за Алису, лишенную нормального, счастливого детства из-за её страшной болезни, доставшейся ей от матери. Стать опекуном своей младшей сестры, когда тебе самому едва исполнилось восемнадцать, довольно сложно, но гораздо сложнее было бы жить, зная что где-то в детском доме медленно умирает из-за недостатка любви и внимания такой дорогой и родной человек.
И когда ты взял на себя ответственность за маленького человечка, ты должен стараться как только можешь, чтобы твой человечек был счастлив. Когда я, держа в руках пластинку таблеток, зашел в нашу с Алисой крохотную комнатку, она, как и всегда, сидела на пыльном выцветшем ковре, который когда-то был ярко-красным, и оживленно что-то рассказывала небольшому зеркалу, стоящему напротив неё. Такое случалось уже много раз, и в такие моменты она всегда выглядела живее всего: на бледных худых щеках появлялся румянец, обычно тихий голосок звучал задорно и звонко, а в грустных голубых глазках загорались огоньки. Именно такой я бы хотел видеть её всегда: веселой, по-детски наивной, беззаботной и счастливой, и от этого мне становится сложно давать ей прописанные врачом лекарства. Если Алисе так плохо в настоящем мире, что её мозг сделал для неё свой собственный маленький мирок, могу ли я лишать её этого? Имею ли я право забирать у неё единственную возможность хоть ненадолго сбежать из печальной реальности?
–Андрюша, иди сюда!–заметив меня, сестра радостно улыбнулась.-Девочка из зеркала хочет с тобой поговорить. Я рассказала ей про то, какие противные супы ты готовишь, она сказала, что может посоветовать новый рецепт, чтобы всем было вкусно!
–Давай мы с ней поговорим завтра, хорошо?-пытаясь улыбаться как можно более дружелюбно, спросил я.-Сегодня уже поздно, скажи Девочке из зеркала, что тебе пора смотреть колыбельную и ложиться спать.
Явно обиженная моими словами Алиса высунула язык в знак протеста, но, услышав про колыбельную, быстро изменила свой настрой и радостно запрыгнула на диван. Смотреть колыбельную по телевизору было вторым любимым делом Алисы после игр с уличными котами, и только под эту колыбельную она могла заснуть, так что пропустить её было нельзя.
