Юноша в порыве отчаяния, с остервенением, голыми руками начал рыть могилу. Липкая, холодная глина застревала между пальцев и ранила кожу под ногтями. Лишенные укрытия дождевые черви уродливо скручивались, в нос бил запах сырости и прелой листвы. Казалось, мгновение – и эта грязная масса погребет и его самого.
Еще час назад этот парень стоял в большом светлом кабинете и испуганно озирался по сторонам. Стукнула дверца белого медицинского шкафа, и неприятно задребезжали стоявшие на стеклянных полках флакончики с лекарствами.
– Ему будет больно? – услышал парнишка свой голос словно со стороны, стараясь не смотреть на шприц в руке рослой молодой женщины.
– Нет, сейчас он расслабится, может быть, вырвет, а потом я сделаю еще один укол, и он уснет, – ответила врач, бросив в урну пустую ампулу и уже совсем бездушно добавила: – Уснет, так сказать, вечным сном.
От лица юноши отхлынула кровь. Он почувствовал приступ тошноты, как будто стошнить должно было его самого, а потом встретился взглядом с зелеными глазами кота. Ему показалось, что в этом блуждающем взгляде истерзанного собаками животного таилась мольба о помощи. Он не выдержал и схватил ветеринаршу за холодную руку:
– Стойте, не надо его усыплять!
– Галя, смотри, малец-то совсем бледный. Я сама подержу котика, – вмешалась пожилая женщина в белом мятом халате, внимательно всматриваясь в зрачки подростка. Она ткнула ему под нос вату с резким запахам нашатыря и выставила за дверь.
Спустя минут двадцать все та же медсестра всучила ему в руки туго спеленатое тело любимого кота. Она ничего не сказала, но сочувственно кивнула и сразу повернулась к людям в очереди. А парнишка, боясь прижать к себе мертвого четвероного друга, который почему-то стал тяжелее, чем раньше, медленно, не чувствуя земли под ногами побрел в лесополосу. Именно там он и начал рыть могилу.
– Прости, Атом, я не смог тебя спасти на этот раз, – причитал он, размазывая по лицу слезы вперемешку с комками коричневой глины, налипшей на руки, – я сто раз тебе говорил не перелезать через балкон, не задирать собак, но ты не слушался, вот и попал под раздачу.
Положив тело кота на дно вырытой ямы, он еще долго сидел на земле, не в силах засыпать его навсегда. Этот жест казался ему чудовищней самой смерти – оставить Атома здесь одного в холоде, в темноте. Парень еще раз в отчаянии всхлипнул и последний раз дотронулся до холодного свертка.
Дорога домой лежала через центр, но сегодня город казался чужим и безжизненным. Юноша не замечал людей, которые шли навстречу, задевая кто сумкой, кто плечом. Не слышал визга тормозов и сигналов автомобилей на пешеходных переходах, не остановился он и у бочки с квасом, хотя испытывал нестерпимую жажду, а все еще видел перед глазами блуждающий взгляд Атома в последние секунды его жизни.
Им с котом было по шестнадцать лет, и за все эти годы они почти никогда не расставались. Теперь кота не было, а в душе разрасталась гнетущая пустота и нестерпимо хотелось сделать что-нибудь ужасное. Юноша ускорил шаг, надеясь прийти домой раньше отца. Он знал, что на антресолях тот хранил большие трехлитровые банки со спиртом, но он не хотел напиться, а представлял себе, как разобьет эти банки вдребезги, одну за другой. Всю квартиру пропитает прозрачная жидкость и едкий запах, а он возьмет спичку и подожжет сначала диван, потом письменный стол, кровать, пройдет немного времени – и весь дом будет полыхать в огне… И когда юноша уже начал представлять, как пожар перекинется на чердак, его окликнул женский голос:
– Мальчик, это здание интерната?
– Да, – машинально ответил парнишка, не оборачиваясь, и только когда последовал второй вопрос, он остановился и повернулся, будто возвращаясь из забытья: – Что вы сказали, я не расслышал?
– Я спрашиваю, ты случайно не знаешь, где здесь учительский дом? – повторила дама и улыбнулась теплой искренней улыбкой, образовавшей по ямочке на каждой ее щеке. Большие голубые глаза женщины немного сузились, и крошечные морщинки вокруг них напомнили лучики солнца, от которых на сердце юноши неожиданно стало теплее. Как бывает, когда вы с мороза, и вам вдруг кто-то подает кружку горячего чая.
– Знаю, – ответил он просто, как будто говорил со старым знакомым, и, сделав жест рукой, добавил: – Идите за мной, нам с вами по пути.
Молодая женщина с облегчением выдохнула и, чтобы поспеть за парнишкой, засеменила своими стройными ногами в прозрачных капроновых чулках, которые заставляли периодически соскальзывать одну туфельку. Женщина и парень спешно шли по асфальтированной дорожке, с правой стороны возвышались административные здания, на стене одного из них на огромной красной растяжке большими белыми буквами был выведен лозунг: «Партия – бессмертие нашего дела!». Юноша видел эту надпись не раз, но сегодня его особенно задело слово «бессмертие». Он грустно ухмыльнулся и снова погрузился в тяжелые воспоминания – неужели однажды его так же закопают, как он сегодня Атома. Вот так засыплют свежей землей и забудут. Он же не Ленин и не Александр Македонский, чтобы его вечно помнили.
Он шагал почти машинально, повесив голову, и, казалось, совсем позабыл, что является провожатым, пока они не достигли зеленого массива, напоминавшего большой парк, огороженный кованым забором. Но уже у самой ограды стало понятно, что это вовсе не парк, поскольку в просвет между крон высоких тополей и раскидистых кленов начали угадываться силуэты двух зданий, стоящих лицом друг к другу. Когда они подошли еще ближе, то молодая женщина заметила, что эти трехэтажные корпуса соединены между собой стеклянным переходом. Стекло бликовало на солнце, периодически вспыхивая среди зеленого моря листвы.
– Это учебный и спальный корпус интерната, – отворяя железную калитку миниатюрных, несоизмеримых с протяженностью ограды ворот, начал объяснять юноша, а потом махнул рукой в противоположном направлении и добавил: – А там, за школьным стадионом, находится учительский дом.
Дама будто попала в таинственный сад. Калитка громко захлопнулась, отделив ее от реального мира. Тенистые аллеи, шумящие листвой огромные деревья казались заколдованными. Они словно стеной оградили женщину от остального города, склоняли к ней свои листья и что-то тихо и тревожно шептали, а от сладкого аромата густых зарослей цветущего чубушника и вовсе было нестерпимо душно. Женщине отчего-то сделалось не по себе, и она снова поспешила за своим провожатым, чувствуя себя Алисой, спешащей за Белым Кроликом.
