Борис Левит-Броун - Прямая речь. Избранные стихи

Прямая речь. Избранные стихи
Название: Прямая речь. Избранные стихи
Автор:
Жанры: Критика | Стихи и поэзия | Русская поэзия
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Прямая речь. Избранные стихи"

Сборник «Прямая речь. Избранные стихи» представляет в целом поэтическое творчество Бориса Левита-Броуна, включая произведения из всех книг автора, вышедших в свет с 1993 по 2016 годы. Книга содержит выдержки из текущей литературной критики.

Бесплатно читать онлайн Прямая речь. Избранные стихи


От составителя

Великие стихи сотворены предвечно. Мы не знакомимся с ними, мы словно находим их в себе, узнаем по безошибочному ощущению выхода из плена времени, по взлёту души, игнорирующей «ризы кожаные», по слезам восторга и согласия, которые сглатываешь, «испытывая вдохновенье, почти сводящее с ума».

Лучшие стихотворения этого сборника я отношу к великой поэзии. В моей антологии русской поэзии «И только без этого жить невозможно» (1999 г.) стихи Бориса Левита‐Броуна легко и естественно встали в ряд с избранными стихотворениями Георгия Иванова, Владимира Набокова, Федора Тютчева и Марины Цветаевой. Я прожила с этими стихами полжизни. У меня было достаточно времени, чтобы полюбить их и оценить, проверив на поэтическую прочность. Они возвращали мне утерянные смыслы, спасали от повседневности, лечили от ностальгии и болезней, дарили красоту. Многие из них стали моей молитвой, надеждой на спасение, открытием вечности.

Ирина Соловей
Мне вас лелеять и беречь,
душой царапаясь о будни,
и вам в угоду всё подспудней
произносить прямую речь.

Раздел 1

Из книги стихов

«Пожизненный дневник»

1993 год

«Бог знает, сколько лет и сколько строк…»

Бог знает, сколько лет и сколько строк
кружить вокруг да около признанья,
что жизнь – наш приговор, душа – зарок,
что одинокость – наше наказанье.
Хоть каждый отчуждение несёт,
как добровольный крест,
                                        он втайне знает:
не мы его, оно нас выбирает
и как конвойный по миру ведёт.

«Нельзя связать любовь и жизнь…»

Нельзя связать любовь и жизнь…
рука дрожит,
признание страшит,
строка заблудится…
Забудется – не сбудется, авось!
Всё врозь, покоя ради —
жизнь и любовь!
И вновь,
в какой-то неисписанной тетради,
другая юность буквы-мотыльки
неистовой наивностью руки
нанижет на иголку строчки,
отсрочку верою у «истины» возьмёт
и полетит, и понесёт
без подозрения и меры
пушистый одуванчик веры
навстречу осени прозрений,
где правдою задует вновь,
затреплет стынущую кровь…
строка заблудится,
забудется, —
не сбудется, авось!
всё врозь —
жизнь и любовь.

«Я выковырял небо…»

Я выковырял небо
из невода ветвей
наскучив звоном чаш
чешуйчатого моря
прощения у лета
просил но увядая
язвительно шутил
расшатывал ветра
и тратил без причуд ч
удачества и бреды
не брезговал и брал
бросая и браня
тревогой без причин
причёсан против воли
вливал тоску в свой сан
вылавливал из сна
беспутный голый факт
и трезвость непрощенья
и звоном панихид
озвученный ноябрь

«Переступи порог балкона…»

Переступи порог балкона
не размыкай сгоревшие уста
пусть даже твоего поклона
и не заметит темнота
качанью тополя ты не ищи названья
вглядись в эту распластанную ночь
пусть медленно до твоего сознанья
дойдёт
             что некому тебе помочь

Завет

Процвести одиноко
прожить незаметно
и умереть
разбудить чью-то душу
сложить свою песню
и не допеть
с кем-то в мире сродниться
а на взаимность
не уповать
жить и помнить
загадку твою им
не разгадать

«Не виноваты в том, что суетитесь…»

Не виноваты в том, что суетитесь,
не виноваты!
                       В розовом чаду:
«Держи!», «Возьми!», «Подвиньтесь!»,
«Расплатитесь!» —
                                     с ума сойду!
И жизнь как будто тянет в неудачу,
как будто бы все выходы уже
затарены. На зыбком рубеже
не дрогну, не решусь и не заплачу.
Никто не виноват! Я виноват!
В распахнутую дверь задуло зиму.
А город и метель несутся мимо:
такси, размокший снег и «ВЕЩИ НАПРОКАТ».

«Отражение в стекле…»

Отражение в стекле
смутно и поэтому
красиво,
ночь вплотную…

«Вечер, вечер, – сизая моль…»

Вечер, вечер, – сизая моль,
упрости мои перекрёстки,
одиноки, как память и боль,
оба мы с тобой переростки.
Шаг – и зонтик царапнул асфальт,
шаг – и словно не было света,
а запотевшая сизая даль
сама по себе не даёт ответа.

Вор

Всё к одному, – не мои фонари,
не мой асфальт и сбежавший ветер.
Вечер необычайно светел,
немой снаружи и изнутри.
В лицо парапета втиснув ладонь,
сижу обломанный, недопетый
и, кажется, всем на свете задетый,
Боже… за что ж ты меня? Не тронь!
Не пролезаю в житейский створ
со своей несуразной мерою,
верую в завтра как беглый вор.
Даже и зарезанный, верую!

«За каждым киоском каштановый взрыв…»

За каждым киоском каштановый взрыв,
и чуть не навзрыд тормозят… педерасты!
Конфликты, контрасты, усмешкою взмыв,
уходит терпенье. Баллисты, балласты…
И точно я знаю, чего я хочу,
когда ничего не хочу под Луной,
а облако тает навстречу лучу,
дождём попрощавшись со мной.

Рядом

В пяти саженях от земли
совсем другой у жизни счёт:
рассыпан свет в листвах шумящих,
лениво небу предстоящих —
в пяти саженях от земли.
В пяти саженях от земли
мне всё светло наперечёт:
в распахе воли голубиной,
в дрожанье влажной паутины —
в пяти саженях от земли.
В пяти саженях от земли
напрасен весь земной почёт,
фаянсовый, ненастоящий…
Не потревожу вас,
                               летящий
в пяти саженях от земли.

«Мне одиночество дано…»

Мне одиночество дано,
не разменять и не растратить,
и если даже крикнуть – хватит! —
в заплёванное тьмой окно,
то всё равно – ни «да» ни «нет»!
Вокруг болото спит без чувства.
Смирись разбойник от искусства
и от любви анахорет.

Неудачные стихи

(поэма)

Натуры, не приспособленные к преодолению нелепостей жизни, суть натуры слабые.

Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Когда сквозь строи смятых строк
к началу снова возвращаюсь,
и сердца смазанный курок
ищу,
я словно забавляюсь
стволом холодным у виска,
в котором пулею – тоска.
Ствол сердца наведён на жизнь,
я вижу всё, мне ясен смысл
реченья немца-моралиста:
«Тропа твоя узка и мглиста,
когда не сможешь жизни бред
ты проглотить с похлёбкой лет».
Нет, я – не подлинный, я сделан из бумаги,
и треплет мой беспомощный скелет
тот самый свежий ветер, что другим —
в надутый парус.
Слуха моего
не достигают птичьи трели будня,
и кососкулости на блюде студня не вижу…
студень, – больше ничего.
Как кот ступаю, тихо, осторожно
по краю блюда.
Скользкие края!
Оступишься, и в студень голомя
провалишься.
А выбраться так сложно,
так невозможно оторвать себя
от липкого желе.
Страшусь упасть
в бесформенную, «ласковую» пасть,
засасывающую как утроба,
перед которой даже двери гроба
не власть – Сезам… бальзам отдохновенья!
Мне проповедуют терпенье
и отовсюду шикают: «Опасен
твой путь, беспомощен протест!
Всем – крест один!»
А я не взнуздан! Не согласен!
Мне ворожат: «Не миновать беды!»,
воркуют про скупой стакан воды,
что не подаст мне в старости наследник.
Жизнь-исповедник
ужасной карою грозит,
а быт шипит: «Ты – паразит!»
Суровая цена – непониманье,
за тихое моё непослушанье:
за дни, облитые глазурью
тоски,
за всё, что пахнет дурью
с позиций положительной судьбы,
где пот, и труд, и рупь взаймы,
где крик детей и коммунальный грохот,
где женщины поют сквозь пьяный хохот
надравшихся мужей,
которым лишь одна понятна доля, —
тем больше алкоголя, чем хужей.

С этой книгой читают
В новой книге Бориса Левита-Броуна собраны очерки, эссе и этюды разных лет и разных жанров. Автору случалось откликаться своим пером на события сиюминутные и драматические, как застигшая его в Италии смерть Марчелло Мастроянни. Отливалось в законченную форму как спонтанно задуманное, – написать о поэзии Георгия Иванова, так и долго обдумывавшееся, как, например, – духовное виденье Андрея Платонова. Есть среди очерков и концептуальная критика пост
«…Творения Ломоносова имеют больше историческое, чем какое-нибудь другое достоинство: вот точка зрения, сообразно с которою должно издавать их. Ломоносов не нужен публике; она не читает не только его, но даже и Державина, который в тысячу раз больше его имеет прав на титло поэта; Ломоносов нужен ученым и вообще людям, изучающим историю русской литературы, нужен и школам…»
«…Брошюрка «О жителях Луны» написана одним из этих остроумных кощунов и приписана знаменитому Гершелю. Наш переводчик, помнящий, как было принято за истину «Гулливерово путешествие», обрадовался новой истине такого рода и поспешил передать ее русской публике…»
Драма В. Гюго «Бургграфы», о которой преимущественно идет речь в заметке, по справедливому замечанию исследователей его творчества, представляет «пример падения таланта писателя, пошедшего по ложному пути». Белинский был прав, подвергнув критике ее искусственные построения. Подвергает критике Белинский и один из принципов романтической поэтики Гюго: о совмещении «прекрасного» и «уродливого».
В самом сжатом очерке Белинский дал здесь изложение истории немецкой классической философии от Канта до Гегеля и распадения его школы. Еще в 1841 г. он писал: «Я давно уже подозревал, что философия Гегеля – только момент, хотя и великий». Видя историческую заслугу «левой стороны гегелизма» «в живом примирении философии с жизнию, теории с практикою», Белинский вместе с тем отмечает «великие заслуги в сфере философии» Гегеля. Белинский особое внима
Структура книги задумана максимально просто. Она поделена на главы, посвященные ключевым направлениям деятельности специалистов по маркетингу. В начале каждой главы дается минимум теоретических знаний, в виде аналитических моделей и описания к ним. Ряд из них известен специалистам, а некоторые разработаны автором. А дальше в главе только практикум – опыт применения представленной теории в деятельности организаций. Взыскательного читателя ждет неб
Главное внимание автор уделил людям – своим героям, дальневосточным рыбакам, живущим и работающим на этих «физически и морально устаревших» железяках и успешно кормящих страну. Автор провёл с ними в море более половины этого самого ПОЛУВЕКА.Книга будет полезна курсантам училищ, студентам и преподавателям вузов, научным сотрудникам и всем, кто специализируется в областях, связанных с рыбным хозяйством.
Он давно закостенел в своём коконе жестокости и безразличия. Человеческие жертвы — невелика цена за деньги и власть. Не прогибаясь под чувства, которым навсегда закрыл дверь в свою душу, он всё чаще ощущает себя вершителем судеб. И вершит, не жалея никого. Так должно было случиться и с ней, но он позволил себе одну-единственную слабость…
Я всегда была довольно крупной... хотя, кому я вру? Я была настоящей пышкой. Говорят, лучшее лекарство от любых хворей - любовь. И я была бы согласна с этим год назад, когда познакомилась с тем, в кого влюбилась без памяти. Вот только он оказался настоящим монстром, и быстро охладил все мои самые светлые чувства. Теперь я на полцентнера легче, а он - вернулся из другой страны, чтобы встать во главе фирмы, в которой я работаю. А еще мы провели с н