Жизнь у меня в последние несколько лет была такая замотанная, что я даже перестал понимать, зачем живу.
Сплошные переезды, перелеты, встречи, конференции, контракты, факсы, телексы; кругом не друзья, а партнеры, не обеды, а фуршеты.
Порой мне даже мерещилось, что это и не я живу в этом бешеном мире, а только мое тело как отдельная сущность, к тому же принадлежащая не мне, а какому-то сообществу людей, объединенных общим названием «бизнес».
Попав во власть этого загадочного монстра, люди забывают, что помимо бирж и процентов на свете есть лес, а в лесу – поляна с ежевикой, есть река, а в ней – сопливые пескарики; что день состоит из восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд, а не из единого мига между утренней и вечерней котировкой акций; что женщины – не только роботизированные комплектующие пишущих машинок и компьютеров, но еще и нежные создания с бархатной кожей, которую можно ласкать и испытывать при этом не меньшее удовольствие, чем от положительного сальдо баланса, составленного, кстати сказать, этим же эфирным созданием.
Прочитав это, вы, наверное, подумали: «И откуда у этого бедняги такие идиотские думки о пескариках, полянках и дамочках? Не свихнулся ли он часом? Не сообщить ли об этих причудах в его центральный офис на предмет скорейшего собеседования с психиатром? Пусть-ка ему мозги поправят».
Что до мозгов, тут, пожалуй, в самую точку. С мозгами у меня и вправду не все в порядке. В том смысле, что сейчас они у меня не в том порядке, в каком были раньше.
А раньше – это до моего последнего прыжка.
Когда-то, лет двадцать назад, в той далекой и уже, кажется, не совсем моей жизни, я, как и многие, увлекался спортом.
Нравилось мне прыгать с парашютом.
Напрыгал я не много, но и не мало – за сотню прыжков. С разных высот и с разными элементами сложности. Хватало и затяжных прыжков.
Но этот мой недавний прыжок стал, можно сказать, рекордным. Вряд ли кто-то еще в нашем мире совершал такие.
Впрочем, расскажу все по порядку.
Я улетал из Голландии после очень тяжелых переговоров по поставке голландских цветочных луковиц для экзотических супов в элитные ночные клубы Москвы.
Переговоры были долгими, нудными и каверзными.
Мне кое-как удалось склонить партнеров на определение наших совместных инвестиционных вложений.
Этого было достаточно.
В общем, оставил я свою команду доводить этот контракт до ума и рванул в аэропорт Амстердама.
В Москве меня ждал аукцион по продаже четырнадцати тросов обгоревшей Останкинской телевизионной башни.
Машина гнала, как безумная.
Я опаздывал.
По телефону связались со службой сервиса авиакомпании «Пан Америкэн», на разных тональностях требуя задержать рейс.
Наконец примчались в аэропорт.
Я чуть не протаранил самооткрывающиеся двери.
Состоялся блиц-скандал.
Но дежурный автобус мне подали.
Короче говоря, я успел.
Правда, место мое уже заняли, и мне досталось одно-единственное свободное – в самом хвосте самолета, у туалета. Но скандалить я уже не стал – мне важно было успеть на аукцион.
На Останкинской телевизионной башне после пожара меняли крепежные тросы.
Тросы были из особой стали. Кое-кто готов был заплатить них приличные деньги.
Наша фирма взялась представлять в Москве, на этом аукционе, интересы этих «кое-кого».
Деньги под это были уже получены и уже переведены в Австралию на закупку земельных участков в центральной австралийской пустыне, где, по предсказанию Ури Геллера, через восемьсот лет образуется нефтяное море.
Сел я в кресло. Пристегнулся. Попросил чашку чая с ликером «Белиз». Потом попросил шерстяной плед и заснул, рассчитывая проснуться только в аэропорту «Шереметьево-2», где меня должна была ждать машина с мигалкой и парой бутербродов.
Я сладко дремал, разморенный изрядной порцией ликера.
Мне снилась Лондонская биржа.
Катастрофическое падение стоимости унции золота.
Паника в швейцарских банках.
Обвал, переходящий в страшный скрежет необеспеченных золотом акций итальянских ювелирных заводов.
От этого мне во сне стало страшно и я проснулся, плохо еще соображая, где нахожусь.
А был я все еще в самолете, но его трясло, как в лихорадке, даже посильнее, чем Лондонскую биржу в моем сне.
Перед глазами мельтешили стюардессы, пилоты и пассажиры в истерике, а сам самолет летел почему-то не прямо, а круто пикировал вниз.
При этом моторы завывали, как добрая сотня разорившихся банкиров, – натужно и обреченно.
Я несколько раз закрыл и открыл глаза, в глубине души еще надеясь, что эта сумасшедшая свистопляска – лишь продолжение моего сна, не менее сумасшедшего.
Но толку от этих моих жмурок не было никакого.
Самолет вдруг затрясся еще сильнее и резко перешел в совсем уже отвесное падение.
Я застыл от ужаса, не в силах сообразить, что же мне теперь делать.
На всякий случай посмотрел в иллюминатор. Лучше бы не смотрел. Солнце яркое. Небо чистое. А навстречу нам с бешеной скоростью несется земля.
Не успел я помянуть хорошими словами Создателя, как на моих глазах правое крыло отвалилось со страшным визгом и скрежетом, и самолет охватило рваное голубое пламя.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
