Костя сидел у окна – на широком подоконнике добротного каменного дома и небрежно всматривался во двор, со всех сторон окружённый грязно-жёлтыми стенами того же здания. Красивый фасад – атрибут центральных улиц; здесь же наружу вылезала вся подоплёка неухоженных, старых стен, кое-где отвалившейся штукатурки, ржавых водосточных труб и карнизов с выщербинами и сколами, а то и вовсе отсутствующими кирпичами. Загаженные голубями откаты окон, закрытые железом печные трубы и покосившиеся антенны, для надёжности привязанные тросами к тем же трубам или перилам крыш. Заколоченные окошки мансард и затянутая зелёной сеткой часть стены, где штукатурка держалась особенно ненадёжно. Костя безучастно разглядывал эти особенности дворовой архитектуры, и они были ему приятны – куда больше, чем если бы всё здесь было в идеальном состоянии.
С неба сыпалась мокрая субстанция, напоминающая кусочки пропитанной влагой ваты. Она покрывала неровный асфальт двора крапинками, в качестве своеобразного индикатора обозначая все его огрехи – в малейших впадинах тут же сливаясь в лужицы и теряя цвет, превращаясь в серую, как асфальт, размазню, а бугорки обозначая почти идеальной белой накидкой. Любой проходящий оставлял чёткую дорожку следов, вскоре растекающуюся и заполняемую такой же серой размазнёй. Она была даже в воздухе – размывала очертания окон и стен, дышала сыростью и простудой. Она смывала действительность позади вас, едва та превращалась в историю.
Девушка в ярко-красном пальто уверенной, но не торопливой походкой пересекала двор; видно было, что ей не очень хочется идти туда, куда пролегал её путь, но ей известна его необходимость. Она подошла к входной двери подъезда. Раздалось пиликание домофона – мерзкое пищание, оно вдребезги разбило застывшую тишину квартиры.
Костя встал, добрался до трубки и без разговоров нажал кнопку. Затем отворил дверь на лестничную площадку и прислонился к косяку межкомнатного проёма. Гулкие шаги приближались. Вскоре девушка уже снимала в прихожей пальто, расстёгивала сапоги. Мокрая вата, сделавшись прозрачной, ещё висела в её волосах, превращаясь в капельки воды. Она встряхнула головой, пару раз провела по шикарным тёмно-коричневым локонам щёткой и откинула их назад.
Привычным движением поддев мягкие тапочки, она прошла по скрипучему паркету в комнату, куда удалился молодой человек, едва она вошла. Костя ждал её, привалившись к письменному столу. Комната была большой; из мебели – собранный диван, стол с компьютером, стол побольше, вроде обеденного, пока отставленный к стене между двух окон и заваленный немногочисленным барахлом, большой платяной шкаф старого образца (деревянный); сервант, пара кресел и стульев – всё в коричневых и бежевых цветах, мягких и тёплых. Обстановка сочетала советский стиль с примесью небрежно раскиданной современности, что говорило о непритязательности её обитателя; в общем-то, в ней не было ничего необычного или неприятного. Царил полумрак; через окна, выходящие во двор-колодец, проникало мало света, да и на улице его не было в излишке.
Девушку звали Лиза. Она неторопливо пересекла комнату, осматривая её как бы с ностальгией; и прислонилась, сложив руки на груди, к спинке одного из стульев при большом столе. Так ей лучше было видно Костю – он стоял слева и в глубине, и скудный свет хоть как-то освещал его; ему же она представилась лишь очертанием. Он молчал и с любопытством поглядывал на неё. Любопытством вызывающим и жгучим. Этот взгляд трудно было бы вынести многим, но в Лизе он вызывал лишь усмешку и приятное шевеление внутри.
– Ну вот, пришла я, как ты и просил, – наконец сказала она, нарушив безмолвие комнаты.
Молодой человек, на миг посмотрев в пол, мягко и как-то загадочно отозвался:
– Я вижу.
– Ты ждал меня?
– Нет.
Такой ответ она предполагала.
– Ты сидел на подоконнике, я тебя видела.
– Сидеть на подоконнике и смотреть в окно – не значит ждать.
– Ну да, это же опять твоя… отрешённость.
– Угадала, – едва улыбнулся он.
– Если не ждал, зачем приглашал? – Задала она совершенно бессмысленный вопрос.
– Да так, мало ли, сказать что захочешь, объяснить.
– То есть ты меня позвал к себе, чтобы ещё я и объясняла? Хороша логика.
На его губах мелькнула самодовольная ухмылка.
На его губах мелькнула самодовольная ухмылка.
– Почему бы и нет? Сама ты не решишься, вот я и даю тебе шанс.
Лиза выдохнула, поправила не требующую поправлений блузку. Ей было хорошо видно Костю – он стоял слева и в глубине, привалившись задом на компьютерный стол, и скудный свет хоть как-то освещал его; ему же она представилась лишь очертанием. Он молчал и с любопытством поглядывал на неё. Любопытством вызывающим и жгучим. Этот взгляд трудно было бы вынести многим, но в Лизе он вызывал лишь усмешку и приятное шевеление самовлюблённости внутри.
– Может всё-таки пояснишь, что именно я должна тебе сказать? – Попросила она вполне честно, потому как не знала, какая именно особенность её поведения требует разъяснений – в его понимании их могло быть либо слишком много, либо все они не имели на самом деле значения.
– Мы с тобой встречаемся уже год, – изрёк Костя, чуть подумав, – вот я и хочу понять, должны ли быть наши отношения продолжены, или их следует прекратить.
Этот вопрос действительно его интересовал: где-то неделю назад они вроде бы расстались, не ругаясь и не предъявляя друг другу каких-либо претензий – просто разошлись, сказав «пока», и всё, но некое непроходящее послевкусие не позволяло их мыслям успокоиться и переключиться на что-то другое, и теперь он, отбросив все предрассудки, решил позвать её и прямо это спросить.
– Я много об этом думала, – призналась Лиза, но ждать откровенности не пришлось. – И что я в тебе нашла?
Она произнесла это с пренебрежением, удивляясь сама себе. Сколько их было у неё… и все никакие, да и этот ведь тоже, но что-то же в нём не то…
– Должно быть, то же, что и я в тебе, – возразил он весомо, припоминая в свою очередь свои «пройденные этапы».
– Я, кстати, ещё ни с одной так долго не был, – добавил он чуть погодя, взял со стола пачку сигарет, зажигалку и закурил прямо здесь, правда подойдя к окну и приоткрыв его. Вместе с сыростью комнату посетил отдалённый шум улицы.
Теперь Лиза видела его профиль. И правда, что она нашла в нём? Тощий, как Кощей, лицо землисто-бледное и даже серое от курения, волосы тонкие и прямые, как пересушенное сено, длинные – прикрывают уши, и – хорошо, хоть немного объёма добавляют его черепушке, а то совсем страх божий. Лицо, впрочем, симпатичное, правильное, с красивыми скулами и тонкими губами, только – краски бы ему. Кожа тонкая и чем-то напоминает папирус; кажется, коснись её – и она рассыплется в прах под пальцами, но когда прикасаешься на самом деле, руки точно гладят согретый южным солнцем песчаный камень с мелкими выщербинками. И так приятно исследовать каждую из этих выщербинок, ведь не в идеале заключена подлинная красота… Сам – вечно хмурый, думает о чём-то и вид как будто отстранённый, а если и улыбнётся – так уголком рта и лукаво. Вся одежда ему всегда велика и висит на нём, но это чертовски ему идёт, ведь если в размер купить – точно как скелет будет. Хотя высокий и при всей своей худобе не сутулится, что удивительно. А присмотреться – и она ведь не сахар, смой косметику – та же серость.
