Вспомнить всё
Лето 1997 года
Смех Ральфа Гармана [1] заполнил салон новенькой, блестящей «Хонда Элизион», которую Риккардо приобрёл два месяца назад не без помощи своего университетского друга и компаньона по бизнесу Чатри Ли – американца с индуистскими и японскими корнями. Автомобиль, пригнанный в Нью-Йорк прямиком из Токио, теперь нехотя плыл по 81-ому шоссе, несмотря на то, что Риккардо выжимал максимум, допустимый на мокрых, скользких дорогах.
– Не понимаю, зачем ты хочешь продать магазин, который приносит прибыль, – пробормотала Карла.
Риккардо прибавил громкость.
– Я спрашиваю, зачем ты хочешь продать магазин? – от её крика задребезжали стёкла и стих Гарман.
Риккардо выключил радио.
– Если я скажу, что мне не нужен магазин твоего отца, ты угомонишься?
Она надула губы.
– Хочу тебе напомнить, что наши отцы мечтали о нём, и из уважения к их памяти ты мог бы…
– Из уважения к ним я на тебе женился, а из уважения к их памяти – ещё не развёлся! Так что я внёс достаточный вклад в этот грёбаный магазин, чтобы распоряжаться им по собственному усмотрению! Спасибо, что согласилась со мной, любимая!
Риккардо открыл все окна и потянулся к воротнику.
– Не трогай воротник,– раздался обиженный всхлип с пассажирского сиденья.
Три мили супруги проехали в тишине, которую изредка нарушали камушки, попадавшие под колёса, и Риккардо, с минуты на минуту готовый извиниться перед женой за грубость, нажал на тормоз после её вопроса:
– Почему ты не хочешь оставить магазин Оскару?
– По отношению к магазину будет гораздо гуманнее его сжечь, чем отдать твоему бестолковому брату.
Он вышел из машины и побрёл к закусочной, в которой когда-то пропадал каждый вторник после уроков. Засунув руки в карманы брюк, Риккардо замер у входа; места, предназначенные для велосипедов, пустовали, но Риккардо отчётливо слышал мальчишеские голоса – «ты поцарапал мой велосипед!», «слезь с моего велика, жирдяй! ты прогнёшь раму!» – и, улыбнувшись, вторил себе тринадцатилетнему – «отец сказал, что если я закончу семестр без троек, он избавит меня от этой дохлятины», и тут же поменялся в лице, когда его одноклассники, оставшиеся там, в далёком 1977 году, скривились и, наперебой крича, «что здесь воняет итальяшкой», разъехались по разным сторонам, оставив его в одиночестве; с тех пор Риккардо прятал велосипед в закутке за углом, где помимо его велосипеда всегда стоял ещё один – сына владельца закусочной.
– Рикки!– раздалось из «Хонды».
– Не называй меня Рикки,– Риккардо толкнул дверь.
Он хорошо помнил, как выглядел «Крабовый утёс» его детства, и с уверенностью мог сказать, что за двадцать лет в заведении ничего не поменялось: те же деревянные столы, те же стулья, барная стойка, состоящая на восемьдесят процентов из кофейных пятен. Всё как раньше за одним исключением – в «Крабовом утёсе» не было посетителей. Из любопытства Риккардо посмотрел на часы: пол-одиннадцатого утра; в это время закусочную обычно атаковали хулиганы-старшеклассники, прогуливающие первые уроки, но сегодня здесь не было никого, кроме Риккардо и самого владельца.
Рыжий мужчина в старомодных очках с толстой оправой выскочил из-под барной стойки, широко улыбнулся, в спешке нацепил поварской колпак и закричал на всю закусочную:
– Добро пожаловать в «Крабовый утёс»! Крабов у нас нет, зато есть хорошее настроение и вкусные бургеры! – он подмигнул Риккардо и дал ему меню.– Меня зовут Игорь Мишелс! Чем я могу вас угостить?
Риккардо сел за стойку.
– Один кофе, пожалуйста.
Когда дверные колокольчики оповестили о новом посетителе, Игорь суетливо забегал между стойкой и кухонным столом, не зная, за что хвататься: то ли за меню, то ли за кофеварку.
– Поверить не могу, что ты оставил меня одну в машине!
– Покупатели приедут только через час. Я могу выпить кофе? Спасибо, – сказал Риккардо, не дожидаясь ответа Карлы.– Закажешь что-нибудь?
Она поморщила нос.
– В этой дыре? Только, если захочу отравиться. Дай мне ключи, – Карла протянула руку,– в этом гнилом городишке невозможно сидеть в тишине.
Риккардо, ухмыльнувшись, положил ключи на стойку.
– А раньше тебе здесь нравилось.
– Где? В «Крабовом утёсе»? – он кивнул.– Ты головой ударился. Я ходила сюда от безысходности так же, как и все остальные.
Игорь поставил перед Риккардо чашку и облокотился на барную стойку, проводив взглядом стройные ноги Карлы.
– Ваша спутница местная?
– Мы оба местные.
– Да? – обрадовался Игорь.– Я всю жизнь живу в Деренвиле, но что-то никак не припомню вашего лица. Как вас зовут?
Риккардо проигнорировал его вопрос и кивнул в сторону музыкального автомата.
– Работает?
– Да.
– Сколько стоит?
– Один цент. Эта машина дьявола не пользуется спросом, поэтому мы не поднимаем цену.
Риккардо подошёл к автомату, порыскал в карманах пиджака и, забросив монетку в отверстие, чудом не покрывшееся пылью, спросил:
– Почему машину дьявола?
– Чудовище не даёт выбрать композицию, – лениво отозвался Игорь, – выплёвывает их по своему усмотрению. Вы постучите по нему, в противном случае вы никакой музыки не дождётесь,– Риккардо со всей злостью, накопившейся в нём за многие годы, стукнул по музыкальному автомату и сел обратно за стойку.– Так как, говорите, вас зовут?
Автомат зажужжал, задребезжал, пару раз подпрыгнул на месте, как старый, разваливающийся холодильник, и из динамиков, заглушая болтовню Игоря Мишелса, раздались голоса Бенни Андерссена и Бьорна Ульвеуса [2]…
«Посмотрите на её лицо, на её прекрасно лицо!
Это для меня значит нечто особенное.
Посмотрите, как она улыбается, когда видит меня!
Разве человеку может так повезти?» [3]
[1] Ральф Гарман – американский радиоведущий
[2] Бенни Андерссен и Бьорн Ульвеус – солисты группы «ABBA»
[3] Строчки из композиции «Sheˈs My Kind of Girl»
Сиделка
6 сентября 1977 год
Риккардо поднял тетрадь над столом: вода, невпитавшаяся в бумагу за урок математики, норовила превратиться в лужу за считанные секунды, и одноклассники, хихикая и толкаясь, покидали кабинет боком – наблюдали за его реакцией, но Риккардо не только молчал, но даже пытался выдать что-то наподобие улыбки.
– Скучно, – сказал один из мальчишек.
– Итальяшка просто не знает, что мы окунули его тетрадь в унитаз,– ответил второй и, засмеявшись, толпа семиклассников направилась в столовую.
<Итальяшка знает, что ты настолько брезглив, что не подходишь к унитазу ближе, чем на полметра. Интересно, твоей мамаше часто приходится мыть за тобой пол?>.
Шиканье уборщицы, призывавшей к тишине в коридоре, смешалось со шлепком: мокрая тетрадь, на мгновение, прилипнув к скрипучей доске, скатилась по ней и с чавкающим звуком рухнула на пол; Риккардо, удовлетворённый точным попаданием («в яблочко, мистер Бенитос!»), протёр стол рукой и вытряхнул на него содержимое школьной сумки. С тех пор как кто-то трижды срывал замок с его шкафчика, Риккардо таскал с собой из кабинета в кабинет всё, что утром брал из дома, потому сейчас искренне недоумевал, когда эти болваны уличили момент, чтобы в очередной раз напакостничать, и молился, чтобы они не испортили какой-нибудь учебник. Одно дело – их грязные словечки в тетрадях (в конце концов, Риккардо всегда может её переписать, как делал уже не раз), другое – в учебнике, который ему придётся возвращать в библиотеку.
