Каждое событие подобно дивану,
в нем должны быть скрытые пружины.
– Ты посмотри, очухалась, девочка! Живучая, значит – мужчина, сидящий напротив, не спрашивает, утверждает. Его губы дергает отвратительная ухмылка.
Голова кружится, в ушах стоит непонятный гул. Я лежу на пыльном бетонном полу в позе эмбриона, связанная по рукам и ногам слишком туго. Запястья режет из-за чертовой веревки. В воздухе воняет сыростью со сладковато медной примесью. Запах крови.
Всеми силами стараюсь собрать мысли в кучу, что бы найти выход из этой ситуации. Но боль ломает тело, заглушая любую попытку. Каждый орган отзывается острой пикой. Невозможно даже дышать.
Господи! Почему так плохо-то?!
Память услужливо подкидывает ответ. Меня избили в четыре руки, не дав даже шанса сопротивляться. Словно боксерскую грушу. Я сгибалась от ударов в живот. Падала и харкала кровью. Осевшее тело встряхивали, приводя в чувства, и снова нещадно выбивали дух. Последний удар пришелся куда-то в район правого глаза, а после темнота.
Сколько я была в отключке? Час? Или больше? Только стоило пошевелиться, как сиплый крик вырывается наружу. А это чудовище продолжает удовлетворенно смотреть, как я валяюсь в ногах. Наверняка чувствует себя сейчас вершителем судеб.
– Раф! Сделай так, что бы дама могла нормально со мной общаться.
Бугай стоящий поодаль резко поднимает искалеченное тело и усаживает на невесть откуда взявшийся табурет. Сам же встает за моей спиной, создав опору. Видимо, понимает, иначе я просто рухну безвольным мешком на пол. Грубым захватом впечатывает пальцы в подбородок и удерживает голову. Теперь мое разбитое лицо четко напротив собеседника.
– Слушай, Мария Николаевна, внимательно. Я думал, ты из понятливых и пыл свой поумеришь еще после первой встречи. Но ошибся. Хотя признаюсь, восхищен. Ты баба красивая и сильная, даже слишком. Только дура. Такой набор почти алмаз среди кучи дерьма. И если бы не все обстоятельства, быть тебе… – мужчина резко обрывает мысль, задумчиво трет подбородок и наконец-то добавляет – урок ты получила, надеюсь – впитала до мозга костей. Даю тебе шанс на безоблачное будущее, естественно со мной, рука об буку. Заметь и оцени! Делаю исключение… для тебя. Прощаю. Как только услышу вразумительный ответ, продолжим беседу в более приятном ключе, минем алтыным*! (тат. яз. – моя золотая)
Последняя фраза звучит на чужом языке, но судя по интонации – это обращение и довольно ласковое. Нет уж, спасибо, обойдусь.
Не знаю, откуда появляются силы. Может это просто последний выброс адреналина в кровь, перед неизбежной гибелью, или гордость решила взбрыкнуть. Превозмогая боль, я вонзаюсь взглядом в организатора моего личного суда и спокойно говорю:
– С такой мразью даже по одной земле ходить не стану. Засунь свои предложения поглубже. Я скорее землю жрать начну, чем сделаю то, о чем ты говоришь, Була!
Шершавая рука, удерживающая все это время, дергается, а мой смех больше похожий на хрип катится по стенам и ударяется о физиономию напротив. Карие глаза злобно сужаются, мужчина встает, одергивает синий пиджак и приближается так, что расстояние между нами сокращается до десяти сантиметров.
Я давно поймала себя на мысли, что не боюсь собственной смерти. Единственное, что дергала еще бьющееся сердце «Как это вынесут родители?». Конечно, мечталось прожить счастливую жизнь лет до восьмидесяти, а потом просто уснуть вечным сном и отправиться в Царство Небесное, ну или куда там выдадут путевку. Но раз уж судьба погибать молодой, не стоит себе отказывать напоследок. Через секунду мой кровавый плевок растекается по лицу этого выродка.
– Раф, закопай суку заживо. Она хотела жрать землю, так исполни последнюю волю нашего следователя.
***
– Машуля, ну что, подписали все бумаги. Сейчас передай остатки дел Совкову и…
Генерал тяжело вздыхает, машет рукой и как-то грустно улыбается. Карие глаза, которые с возрастом посветлели и стали похожими на осветленный яблочный сок, смотрят с отеческой теплотой.
– Тимофей Игнатьевич, спасибо вам за все.
Этот человек действительно многое сделал для меня. После успешной практики в следственном комитете я была направлена в отделение Порохова. Показатели раскрываемости значились более чем высокими, а я еще совсем юная и так сказать пороха не нюхавшая в прямом и переносном смыслах. Но генерал что-то рассмотрел во мне, как он сказал: «острый ум, бьющий ключом потенциал и вера в идею». Помогал, подсказывал и давал реально ценные советы, которые, в общем-то, взрастили из меня профессионала. Да, заслуженно считаю себя профессионалом, и дело не в том, что от скромности не умру. Я адекватно оцениваю свои возможности, способности и статистические показатели проделанной работы.
Игнатьевич понимающе мотает головой, поднимается и одергивает китель. Его звезды блестят, попав в луч света, пробивающийся сквозь кремовые жалюзи. Натянул привычную маску бравого генерала и так нарочито серьезно забасил:
– Значит так, Коршункова, как я уже сказал, дела передаешь, все свои бумажки на перевод забирай и к Людмиле зайди.
Я слушаю его, улыбаясь. Единственное, о чем сейчас немного грущу
,это то, что жаль терять такого начальника. Бесконечно серьезного, до жути справедливого, дерущего в три шкуры за дело ну иногда и для профилактики, но такого человечного. Да, да, да. Менты – тоже людьми бывают, хотя за годы службы я столько упырей в погонах перевидала, что страшно подумать.
– И, товарищ майор – Порохов смотрит, сдвинув седые брови – если кто обидит или еще что, мой номер ты знаешь…
Обидит? Меня? Вы серьезно, товарищ генерал? Как будто перед вами все та же, еще совсем зеленая Машенька, только что получившая красненький диплом.
Нет, за эти годы я многому научилась. Хоть и слабачкой не была никогда, но работа в отделе закалила не хуже, чем огонь сталь. Постоянная нервотрепка, вращение в мужском коллективе фактически двадцать четыре на семь. Общение с угнетенными и разбитыми горем пострадавшими, допросы подозреваемых. Неизбежные встречи с криминальными элементами. Недосып, ставший нормой жизни. Да что там, я даже по фене базарить могу, если ситуация того требует, разумеется. Хочешь – не хочешь, а панцирем обрастешь.
Но весь этот мысленный поток я озвучивать не буду, просто подскакиваю и крепко обнимаю его. Да, жаль, расставаться, с ним действительно очень жаль. Но решение принято, оно взвешено и обдуманно раз сто, не меньше.
