Легкое, монотонное покачивание и шум дороги заставили его вновь открыть глаза. За окном медленно плыл туман. Сизая дымка, зависшая над болотами, сладко спала в зябкой утренней прохладе. Ранний час, уже светало, но солнце еще не выглянуло, оно будто не торопилось показываться, оттягивая последние минуты…
Озноб. Он передавался сквозь стекло, проникая прямо в тело. Казалось, что и здесь холодно и сыро, очень хотелось потеплее укутаться в одеяло, но сил не было. Дико хотелось спать, просто провалиться в небытие, впрочем, сил не хватало даже на это… Его слегка покачивало на лежаке, под приглушённые звуки, а уставшие глаза продолжали жадно всматриваться в заоконную даль…
Скоро должен показаться поселок, в котором он родился, где прошло его беззаботное детство. Он очень хотел увидеть его вновь. Прошло очень много лет, но он помнил все до мелочей. Помнил ту девчонку, что сводила его с ума своей детской, растянутой во все лицо улыбкой, ее веснушки и конопатый нос. Помнил ее смешные косички, затянутые так туго, что было больно даже смотреть на нее порой. И даже выпавший молочный зуб придавал ее образу особый шарм. Пожалуй, он был в нее влюблен, хотя и проявлял свои чувства весьма традиционным способом, дергая ее за те самые косички, за что регулярно получал подзатыльник… Но он никогда не обижался на нее, прибегая со школы домой, бросал свой портфель, и запрыгнув на кровать прямо в школьной форме, доставал открытки, которые она писала ему по праздникам. В них было очень много ошибок, но он любил перечитывать эти открытки, не обращая внимания на них, потому что…
Он бы никогда не сознался в этом, это была просто Танька из соседнего двора, чей дед гонял его, размахивая черенком лопаты. Гонял за то, что он таскал их яблоки, которые, впрочем, сами свисали из-за забора…
Однажды Танька предложила ему вместе сбежать из дома и он, как лопух, сразу согласился! Он и вправду не понимал, почему абсолютно доверял этой девчонке! Но сбежал. Уже тем же вечером их, разумеется, нашли, и наказание было суровым.
Его отец, прошедший войну, был очень строгим и требовательным человеком, он не терпел лжи, и поэтому всегда приходилось говорить только правду, какой бы горькой она не была…
… Показалось село. Одинокие, покосившиеся домишки, съехавшие крыши, и устало опустившиеся печные трубы грустно глядели в окно. Пустота и тишина чувствовалась во всем. Она очень давила. Пустота и тишина…
Он очень любил своего отца, тот был невероятно умен и терпелив. Однажды, собирая в лесу грибы, они натолкнулись на старый вражеский снаряд, застрявший в корне дерева. Отец очень спокойно сказал ему отойти, будто это вполне себе обычное явление. И только после того, как он отбежал на безопасное расстояние, отец стал что-то делать. Прогремел взрыв. Он был очень громким и страшным. Потом было много людей в военной форме, и людей в белых халатах, было много криков и дыма…
Но после все успокоилось и отца выписали из больницы. Кисти правой руки больше не было, а в остальном он вполне был в форме, и даже шутил над этим событием, поглаживая сына по голове. Но тот, почему-то, все равно чувствовал себя виноватым, что все так произошло…
…Вот он увидел в окне свой дом, старый деревянный родительский дом, покосившийся от времени. Как же он был дорог ему! Он помнил его запах, его скрипы, его неповторимую атмосферу. На секунду ему показалось, что он увидел в окне маму! Будто она ждала его, выглядывая из окна и надеясь на то, что он когда-нибудь появится и постучит в дверь…
Очень хотелось плакать, но слез не было, они словно высохли совсем. С тех пор, как он покинул родительский дом, он не возвращался туда никогда. Совсем! Хотя родители ждали его всегда, в любой момент, будь то день или ночь, не важно! Они ждали его всегда! И он знал это, но ни разу не вернулся…
Их больше нет… Папа умер раньше, мама прожила чуть дольше, продолжая ждать… Ее силуэт, словно замер в этом окне, всматриваясь куда-то за горизонт. Было время, когда они с мамой смотрели в это окно вместе. Она улыбалась, усадив его на колени, и показывала куда-то в даль.
– Смотри, видишь там, вдали железная дорога? – спрашивала его мама.
– Да, вижу! – отвечал он.