День выдался не по-летнему хмурый, промозглый. Влажный ветерок неутомимо гонял по земле мусор, да подкидывал, играючи, тёмные от воды, бумажонки. Мелкий дождичек метался заполошными струйками из стороны в сторону, щедро сеял мокрую пыль – старательно красил мир в серый, безрадостный цвет. Одним словом, наступило утро понедельника. Всем известно, что Великий Гончар в этот день тяжко маялся, от того и создал первый день недели исключительно для наказания неразумных детей своих. А и то верно – чего одному-то страдать?
Строй королевских гвардейцев вытянулся кривой кишкой за серой, от дождя, казармой и медленно напитывался вездесущей влагой. Наконечники копий да стальные шлемы с кирасами пытались привычно блестеть, но блеск получался унылый, совсем не тот, что бывает от весёлых плясок солнечных зайчиков. Хмурые, бородатые лица тоже радостью отнюдь не лучились.
Перед строем горячился какой-то тщедушный тип штатской наружности. Размахивал ручонками, осторожно колотил себя кулачишком во впалую, хлипкую грудь и призывал не пощадить, и, ради этого, соответственно, не пожалеть. О чём речь, понимал только первый ряд, да и тот не полностью. Остальные же гвардейцы охотнее разглядывали три отрубленные головы, насаженные на колья прямо возле забора.
Королевский гвардеец Мофей устроился в самом последнем ряду, где и положено обитать бывалому, заслуженному солдату – подальше от глаз беспокойного начальства. Его лицо, поросшее чёрной, двухдневной щетиной, имело скорбный, утренний вид хорошо отдохнувшего намедни человека. Он очень хотел бы носить бороду и не заморачиваться с ежедневным бритьём, но на нужном месте вырастали какие-то куцые, задрипаные клочья волосков и носить на лице это непотребство гвардейцу казалось просто неприлично. Срамота. А во всём остальном Мофей был собой абсолютно доволен: росту высокого, в плечах широк, в брюхе узок, силушкой Гончар не обидел, а ума много и не требуется. Одним словом – гвардеец. Чёрные волосы стриг коротко, черные, большие глаза от людей не прятал, никогда не вешал тонкий, хрящеватый нос, и мимо тонких губ ниточкой, ни ложку, ни чарку не проносил. Чарку не проносил даже чаще, чем ложку. Сейчас у него родилось, и нестерпимо свербело, смутное подозрение, что за чаркой он и пропустил что-то интересное. А пожалуй, что и важное.
Рядом торчала из-под нахлобученного шлема рыжая, мокрая и жалкая борода и Мофей осторожно ткнул соседа локтем.
– Слышь, мил человек. Чего там этот суслик верещит? Ни черепка не понимаю.
– Чего тут не понимать? – сипло удивился гвардеец. – Государственный переворот у нас нынче приключился, королю башку отрубили. Вон торчит на колышке.
Мофей ещё раз оглядел скорбную композицию из трёх кольев, вздохнул непонимающе.
– У него их три было, что ли?
– Так ведь нет же! – слегка осерчала борода. – Справа сынок его, принц наследный, а слева отец наш родной – Командующий Королевской Гвардией. Черепок с ней, с королевской семьёй, но родного командира грех не узнать.
– Да как же я его узнаю, без мундира-то? – Мофей возмущённо фыркнул.– Такая башка под любым забором валяться может, очень даже запросто. А вот мундир – вещь серьёзная, дорогая, где попало не валяется. Без башки командующий легко обойтись может, а без мундира – как? Его ж не узнает никто.
Мофей возмущением пыхнул, что полковой чайник перед ужином, и заключил твёрдо, уверенно.
– Никакой в нём важности нет, без золотого шитья, прости Гончар!
– Пожалуй, – хрипло согласилась борода.
– Интересно, его-то за что под топор приспособили? – между делом удивился Мофей. – Невредный старикан, любил на парадах пар выпускать под музыку, и пьян бывал всякий день, окромя понедельника. И угораздило же именно в понедельник помереть!
– Судьба… – неопределённо протянул собеседник. То ли посочувствовал командиру, то ли позавидовал. В понедельник-то, и верно, бывает лучше помереть, не мучиться.
– Право не знаю, нужна ли такая жестокость? – вздохнул Мофей. – Можно же было и завтра голову отрубить, аккурат после обеда, под настроение.
Рыжая борода осторожно повернулась в сторону Мофея и в густых, волосяных зарослях обнаружились маленькие, мутные глазёнки неопределённого цвета.
– Тебе-то, что за печаль? На его место другой паропускатель завсегда найдётся. Мало их у нас, что ли?
Мофей пожал могучими плечами, стальные пластины мерзко скрипнули, и лицо соседа болезненно скривилось – тоже отдохнувший вчера человек.
– Интересно, а как же мы допустили? – Мофей вернул на место мерзко скрипящие доспехи. – Мы же Гвардия, нам их всех защищать полагается. Ну, или порядок навести, мятежников перебить, справедливость восстановить!
Борода жалостливо вздохнула и отвернулась. Теперь Мофею пришлось общаться с рыжим, коротко стриженым, затылком.
– Вот не дал тебе Гончар ума, – донеслось со стороны затылка. – Ну, перебьём мы всех мятежников, а жалованье нам кто платить будет? Вон та башка на палке? Нет, раз уж так получилось – сделаем вид, что так и замышлялось. Сейчас поорут для порядка, потом чью-нибудь задницу на золотую табуретку пристроят и пойдёт всё по-старому, по привычному.
Вдруг вскинулся суматошно, стальным шлемом из стороны в сторону повертел.
– Черепок побери! С тобой, дурнем, что-то важное прослушал!
И действительно, снизошло на хмурый строй внезапное оживление: заскрипели кирасы, зашуршал говорок меж бород, завертелись по сторонам блестящие, мутно-влажные, шлемы. Мофей заволновался – уж не вино ли разливать собираются? Сам Гончар одобрил бы: в честь переворота и, по совместительству, за упокой королевской души. Не пора ли в первые ряды, где и положено быть бывалому солдату в такой ситуации?
– Эй, малец! – ткнул кулаком в кирасу впередистоящего и зашипел от боли в ушибленных костяшках. – Зар-р-раза ржавая!
Заразой оказался совсем ещё молодой паренёк: белёсый пушок вокруг пухлых губ, в круглых, синих глазах шалое веселье плещется.
– Чего тебе, дядя? – едва не взвизгнул малец восторженно.
– Черепок тебе дядя! – поставил юношу на место бывалый гвардеец. – Что там случилось?
– Завтра на войну выступаем! – торжественно провозгласил юный воин, поправил съезжающий на нос шлем. – В бой!
– С кем? – изумился Мофей. Вчера ещё ни с кем воевать не собирались и на тебе, такая неожиданность. Малоприятная и малопонятная.
– С Южным королевством! – отчеканил юноша.
Мофей озадаченно почесал затылок, отчего и у него шлем сполз на самые глаза. Нет, конечно, непорядок – лет пять уж ни с кем не воевали. Перед соседями неудобно, вроде как мы их и за людей не считаем. Но с другой стороны: на юге жарко, воды мало, народ бедный – что за радость туда тащиться?
– Слышь, малой, а причину-то хоть придумали? – уточнил угрюмо.
