* * *
Жёлтая звезда на небосклоне Мира Богов достигла апогея, и, застыв на мгновение, принялась неумолимо клониться к закату. Её лучи пытались проникнуть сквозь густую листву деревьев, укрывающих раскидистыми кронами храм, стоящий на одной из вершин горной гряды. Но всё было тщетно. Огромные зелёные лапы многовековых стражников, приятно шумящих на ветру, надёжно защищали монахов от дневного зноя. Единственным в храме местом, незащищённым от палящих лучей светила, был центр двора, где стоял высокий человек худощавого телосложения, одетый в белую тогу. Раскинув руки, он подставил покрытое бородой лицо палящим лучам света, и, закрыв глаза, наслаждался ничтожно малыми, пронизывающими его тело потоками сил, еле прорывающимися сквозь невидимую сферу, отделяющую мир от Сущего. Его русые, тщательно расчёсанные волосы, отбрасывали блики дарующей жизнь звезды. Человек дышал ровно, неглубоко и практически незаметно. Иной раз создавалось впечатление, что он умер, причём от счастья, переполняющего светлую душу потомка Световида. Изредка попадающие во двор порывы ветра слегка трепали волосы и одежду монаха, и тогда на его лице, от освежающих игривых прикосновений мира, появлялась чуть заметная улыбка.
Из храма, состоящего из нескольких строений, похожих на невзрачные лачуги, выбежал перемазанный сажей мальчик и во весь дух помчался к улыбающемуся под лучами звезды человеку.
– А ну, стой, проказник! – послышался старческий голос, в котором чувствовалась угроза, но наигранная, без малейшей толики злобы.
– Ас! Спасай! – прокричал ребёнок и чуть не сбил с ног монаха, еле успев остановиться перед ним.
Человек опустил руки, открыл глаза и повернулся к ребёнку, который инстинктивно пригнулся, стараясь спрятаться за его высокой фигурой от вышедшего из храма старика, облачённого в белую тогу с зелёной полосой.
– Иди сюда! – махал рукой старик, стараясь изобразить гнев, но еле сдерживал улыбку.
– Чего опять натворил? – мягким голосом, с едва заметной улыбкой, спросил Ас.
– Ничего не творил! – шёпотом ответил провинившийся мальчик, надеясь, что приближающееся наказание его не заметит и благополучно минует. – Я пострадал!
Он хотел ещё что-то сказать, и, скорее всего, в свою защиту, но не успел, так как был ловко пойман стариком, который схватил беглеца за ухо и всё так же наиграно грозным тоном произнёс:
– А ну, марш обратно, и навести там порядок! Как закончишь, придёшь ко мне за оплеухой! Понял?! – и слегка потянул ребёнка за ухо вверх, от чего тот вытянулся подобно струне.
– Понял! – простонал проказник.
– Бегом! – старик отпустил ребёнка, который немедленно помчался в храм, наводить порядок.
Когда мальчик скрылся, старик тихо засмеялся, и сквозь смех, посмотрев на Аса, произнёс:
– Так хотел есть, что опрокинул котёл. Хорошо хоть тот пустой был, а то б заживо сварился, – старик не мог скрыть радости, что всё обошлось без серьёзных последствий. – А ты чего стоишь? Не слышал? На обед всех звали!
– Нет. Не слышал, – всё ещё пребывая в некоторой эйфории, ответил монах.
– Ну, так пойдём! – и люди неспешно направились в храм.
Войдя в помещение, оба человека глубоко вздохнули от приятной прохлады, заставляющей расслабиться и на мгновение замереть, чтобы ненадолго вкусить наслаждение тела. Слегка вздрогнув, вырываясь из пленительных, затуманивающих разум объятий, Ас немедленно вернул самообладание, и слегка рассердился на себя за допущенную слабость.
– Не надо так строго относиться к радостям, доставленным плотью, – словно почувствовал раздражение ученика старик. – Тело, как и душа, даны Творцом, чтобы жить в мире, и не надо презирать себя за полученные мгновения удовольствия, принесённые бренным вместилищем.
– Я не узнаю тебя! – удивился монах, пристально посмотрев на наставника. – Ты говоришь, как Искуситель. Не ты ли меня учил – если поддаться раз соблазну плоти, то она незаметно подчинит разум своим потребностям?
– Ты прав. Я так говорил, и буду говорить всем не окрепшим духом детям, чтобы они научились перебиваться. Но ты уже не ребёнок, и даже не юноша, а муж, который знает достаток, необходимый для достойной жизни. И сейчас я могу не таить от тебя, – старик хитро прищурился, – что в радостях тела нет ничего дурного, если знать меру. Ведь во всём должно быть равновесие: и в плоти, и в душе, и, конечно, в разуме. Тогда воля будет принадлежать только тебе, а никому или чему другому. Аскетический образ жизни – это воспитание, а не вынужденное, или, тем более, принудительное лишение.
– Что ты ещё от меня утаил? – с наигранным упрёком спросил Ас.
– Да, наверное, больше ничего, – широко улыбнулся старик.
Они разулись, и уже босиком проследовали в правое крыло здания отобедать, где собрались все постояльцы храма.
Трапезная была просторной, с высокими белыми потолками и покрашенными в жёлтый цвет стенами. Посередине располагался длинный деревянный стол, за которым на полу, скрестив ноги, сидели монахи и неторопливо ели. Во главе стола сидел настоятель – седой старец, кажущийся спящим. Он был одет в белую тогу с чёрными по краям полосами. Справа и слева от него сидели помощники, отличающиеся от собратьев синими полосами на одеждах. Все остальные монахи облачены в исключительно белые тоги.
В трапезной стоял приятный запах специй и жареного мяса, пробуждающий аппетит. Спутник Аса глубоко вздохнул, и, чуть заметно подмигнув ученику, сел на своё место, сразу приступив к приёму пищи. Он ел скоро, но аккуратно, наслаждаясь вкусом и всё же несколько скрывая, и даже сдерживая, наслаждение.
Ас сел рядом, и, не спеша, присоединился к наставнику. Есть ему не хотелось, хотя он уже целые сутки не притрагивался к еде; но всё же откусил маленький кусок хлеба и стал медленно пережёвывать. Хлеб был ещё теплым, невероятно душистым, с лёгким солоноватым вкусом, и с каждым мгновением всё больше поражал молодого послушника способностью насытить, да вдобавок ещё и усладить тело.
Наконец, проглотив скромный обед, Ас посмотрел на наставника, уплетающего с огромным аппетитом мясо, и отметил для себя, что старик прав – если знать достаток, то и плоть может доставить удовлетворение. Весьма малый кусок хлеба давал возможность наполнить организм достаточной энергией, чтобы прожить ещё один день, не испытывая голода. Надо всего лишь правильно вкусить сей крохотный дар жизни, и бренная плоть одарит за то радостью.
В трапезную вбежал провинившийся мальчуган, и, усевшись за стол, набросился на еду, за что немедленно получил подзатыльник, и ему ничего не оставалось, как, обуздав голод, тщательно пережёвывать довольно скудную порцию пищи.
У каждого послушника была своя порция еды в тарелке, больше которой им съедать не позволялось. И только взрослые монахи имели право есть столько, сколько пожелают.
