Мем сделал в темноте еще один шаг и наступил кошке на хвост. Истошный вопль поколебал древние стены подвала; кинулись врассыпную крысы в дальнем углу. Над головой задвигались стулья, сквозь половицы за шиворот посыпался песок. На миг инспектор Нонор поджал ногу и крепко зажмурился, как будто придавил кошку он, а не дурында Мем. Ума в голову Мема было вложено с чайную ложечку, зато силища в широченных плечах скрывалась неимоверная. Поэтому, наверное, Мем и не привык быть осторожным.
Оставаться в подвале стало бессмысленно.
– Пошли отсюда, – велел инспектор Мему.
– Но...
– Цыц.
Они выбрались из подвала тем же путем, что и проникли внутрь. Лохматая башка Мема поникла.
– Простите, господин инспектор, – пробормотал он, глядя на отнюдь не маленького Нонора сверху вниз. При всем своем пугающем виде Мем, как ни странно, был на редкость добродушен и покладист.
– Заткнись.
– Я не заметил в темноте.
– Да ты б и человека задавил – и не заметил он, – отвечал незадачливому ученику Нонор, нервно одергивая рукава. – Дубина.
Мем окончательно расстроился. Он понуро топал следом и всю дорогу до Первой префектуры покаянно вздыхал, но инспектор Нонор плевать хотел на его раскаяние. Ему навязали этого громадного дитятю против воли и против всех прежних правил, к которым инспектор Нонор за двадцать лет службы накрепко привык. По правилам этим сыскной старшина брал ученика, когда приходила пора готовить на свое место преемника, и брал из своих же людей, а не со стороны. Нонор на покой совсем не собирался, и что это за новое установление – нянчить недоучек из Каменных Пристаней, – не понимал. Раньше так было: собрался на сыскную работу – заканчивай лицей, просись в префектуру и учись сам. На что ума хватит, то и будешь уметь. И выше головы не прыгнешь, и чужим умением умен не станешь. Все только так и поступали.
А теперь? Мало того что в прошлом году перевернули весь уклад Столицы, разделив единую городскую стражу сразу на целых три ведомства, – и хорошо еще, старшего инспектора Нонора это почти не коснулось: чем он занимался, то при нем и осталось, и даже непосредственное начальство умудрилось усидеть на прежнем месте, – так в этом месяце прислали одиннадцать щенков якобы для практического ознакомления с сыскной работой и раздали их сыщикам. А пользы от них никакой, кроме шума. Даже хуже, один вред.
Инспектор Нонор не знал, как обстоят дела с практикантами у других его коллег, но у Мема за три декады он обнаружил всего одно достоинство – хороший почерк. Поэтому, явившись в префектуру, он вытащил из своего секретера черновик доклада по шайке вымогателей, бросил папку Meму и велел переписать.
Поводов радоваться у инспектора Нонора не осталось. Совсем никаких. За эти три декады он посредством Мема был излечен от одной вредной иллюзии: будто бы за многие годы безупречной службы в Первой префектуре он приобрел право что-либо требовать для себя. Сколько бы ни просил он у префекта, чтоб его избавили от лицеиста, ответ всегда был один и тот же: господин Фемем желает видеть своего сына в надежных руках и при достойном деле, не нужно расстраивать почтенного родителя, ведь вы, кир Нонор, наш лучший сыщик, на кого ж еще можно надеяться, если не на вас?..
Слежавшийся за зиму снег не торопился таять. Весь месяц Столицу накрывал густой туман, не расходившийся даже под полуденным солнцем. В воздухе висела промозглая сырость. Печи в префектуре уже топили по весеннему распорядку – только утром, поэтому к вечеру в кабинете приходилось сидеть в верхней одежде и перчатках. Горой возвышаясь над столом и высунув кончик языка, Мем старательно скрипел стилом. Начинало смеркаться. Нонору нужно было зайти в соседнюю комнату к инспектору Дишу сказать, что просьбу из-за Мема он выполнить не смог. Но ему, что называется, лень наступила на подол. Нонор сидел на скамье возле стены и идти никуда не торопился. К делу по вымогательству осталось только приложить в трех местах печати и отправить его в суд. А сдашь одно дело – тебе сразу поручат новое. Работать Нонору не хотелось. По крайней мере сегодня. Нужно было купить домой дров и сказать соседскому дурачку Рину, чтобы разбил лед перед воротами, а то детям бочку с водой провозить неудобно...
В дверь постучали.
– Да, – откликнулся Нонор.
На пороге показался дежурный секретарь.
– Сюда, эргр Датар, – проговорил он, пропуская в кабинет высокого человека в монашеском длинном плаще и с надвинутым на лицо капюшоном. – Кир Нонор примет у вас жалобу и оформит протокол...
Киром инспектора Нонора в префектуре называли только по особым случаям. Во-первых, потому, что наследное его имение было не обширнее иного сельского огорода, а во-вторых, и сам он редко вспоминал, что является высокорожденным, и другие об этом помнили не более инспектора Нонора. Спросить, не погорячился ли секретарь, решая за кира Нонора вопрос оформления протокола, инспектор не успел. Дверь закрылась, секретарь сбежал, рассчитав весьма верно – что лицо духовного звания инспектор Нонор прочь не погонит и в пререкания может вступить с начальством, но не со слугой Единого.
Монах стоял в кабинете, прямой как жердь и разговорчивый как устрица. Даже до того, чтобы поздороваться, не снизошел.
КирHop стащил с правой руки вязанную из собачьей шерсти перчатку, встал со своего места и сделал приглашающий жест рукой.
– Эргр Датар?
Монах вдруг спохватился.
– Простите, – торопливо проговорил он, приподнимая капюшон со лба. – Простите, я плохо вижу в темноте.
Мему, перебиравшемуся с бумагами из-за стола на подоконник, в голову не пришло вернуться и зажечь лампу, пока ему не приказали. Хотя Нонор не сказал бы, что в кабинете действительно темно и ничего не видно. Вполне можно было поберечь масло еще на шестую часть стражи.
Инспектор отобрал у Мема два листа чистой бумаги, сел за стол и положил их перед собой. Посетителю пришлось разместиться на прежнем месте Нонора – на скамье. Он наконец развязал свой плащ и опустил капюшон на плечи.
И все, что подумалось про него Нонору вначале, оказалось неправдой. Эргр Датар был вовсе не заплесневелым сухарем из монастырских закромов, способным надменностью перещеголять высокорожденного тарга. Перед Нонором сидел мальчишка едва ли старше Мема, с ангельски красивым личиком, кожей цвета свежих сливок, тяжелыми медовыми волосами и с ресницами, по длине и густоте подобающими даже не девушке, а скорее корове.
– Ограбили мой храм, – сказал монах, щурясь на теплый огонек лампы и подгибая тонкими пальцами края рукавов. – Благодарение Небу, не осквернили место, никого не убили при этом. Сторож отлучился в харчевню за углями, и кто-то воспользовался случаем...
