Геннадий Борцов - Пути Господни неисповедимы…

Какая она, человеческая судьба:

Не думаешь, не гадаешь… с такой закономерностью определённый круг людей двигается в определённом направлении за много лет до случая, чтобы, когда придёт срок, быть там, где определено им быть.

Так и произошло с нами: с семьёй моей жены Нины – мною, с самой женой – мною, они крепко связаны с моими родителями, дедами, прадедами. Они оказывали очень большое влияние на нашу судьбу.

Не приди я в определённый период своей жизни к Богу, вряд ли бы появились эти строки на бумаге, я бы просто не смог соединить всё произошедшее со мной, моей женой, моими близкими людьми в одно целое. Лишь имея в основе – веру в Бога, тысячелетнее его существование, видя, какие учёные с мировым именем в основе человеческого и планетарного существования ставят Бога в основе всего.

Что мы, умнее их, чтобы не присмотреться и не прислушаться к их мыслям и выводам???

Нет! Я не был приучен к учениям и вере в Бога. Я просто шёл неосознанно к Богу.  Десятками, сотнями неугодное Богу я опровергал, совесть – была критерием моих действий.

Я видел в нашей жизни с Ниной очень много такого, что меня предупреждают, мне напоминают, чтобы я опомнился, меня водят по определённым местам, чтобы я видел, запомнил. Лишь определённые, из ряда вон выходящие случаи вывели меня из дремотного состояния, помогли соединить в одно целое всё и понять, что Бог хотел ради моих близких, чтобы появились эти строки, ибо они не безразличны моим близким – жене, детям, внукам-внучкам, может быть, и зятьям.

В руки мне попалась фотокарточка Нины, снятая на её улице в Кугеево в 1955 году (мы ведь с нею из одной деревни), ко времени написания этих строк мы давно уже – муж и жена. Я в это время призван в армию (попал на станцию Розенгартовка, Бикинский район Хабаровского края, в трёх километрах от китайской границы).

На фотокарточке – разруха послевоенная. Ветхие дома (дома Нины здесь не видно), не видно оград, их в войну сожгли на дрова. Смотря на это, мне захотелось плакать, ведь это послевоенная Россия, жизнь СССР после войны.

Смотрю всё на фото, дорогая моя! Ты смотришь на дорогу, на ту сторону, откуда, родная, приеду к тебе.

…Жди меня! Только ещё 8 лет тебе придётся ждать. Ведь мы будем вместе (нас сам Бог соединит). Всё это в будущем… Мы ещё не знакомы.

Это перевернуло мою душу.

На фотокарточке Нина – ей 11 лет, мне 21 год. Десять лет разницы. В это время я дружил с девушкой, у нас была любовь, крепкая, с 1952 года, с Марпосада, я студент 2-го курса Марпосадского лесотехникума.

А ведь получится так, мы с ней разойдёмся в 1961 году, когда я после армии поступлю в Свердловский лесотехнический институт.

Как поселились в этом доме, мы сразу купили корову, построили хлев для коровы, и там у нас ещё был курятник. Летом (вернее, с весны) завели 2 огорода, один недалеко от дома, участок, пройденный торфодобычей (здесь в сухое лето хорошо уродилась картошка и зелень), другой участок песчаный, там хорошо росло всё в дождливые годы. При доме тоже участок, там у нас росли помидоры и клубника.

Так судьбе угодно. Бог берёг меня для Нины.

Держа в руке фотокарточку Нины (она в Кугееве), я переношусь на станцию Розенгартовка (Хабаровский край), я вспоминаю своё стихотворение, написанное мною через месяц как начал служить.

Случится это через 17 лет.

(Подробнее дальше)

Всё, что должно было случиться… случилось.

…1949 год. Я оканчиваю Кугеевскую семилетнюю школу и поступаю в 8 класс Бичуринской средней школы.

Со мной же поступает моя сестра Лида. Она старше меня на 3 года. Но она несколько лет страдала глазами. Ходила на работу в колхоз на молотьбу ячменя и засорила глаз… и пошло-поехало. Чуть не ослепла, как только не лечилась (дома, в медпункте, у знахарей)! Ну, наконец, выздоровела. Слава Богу!

Мы ученики 8-го класса. Но учёба в средней школе платная. Помню, встречает меня директор школы Руденко (женщина) и говорит мне: «Вы, Борцовы, когда уплатите за учёбу?» Помнится – это 300 рублей (не знаю, за полгода это было или за год за двоих). Мне стало не по себе, сжав зубы, я произнёс про себя: «Всё, я закончу 8-й класс и буду поступать в техникум, там мне самому будут платить стипендию».

Ведь знаю, дома нет никаких денег, да и откуда им быть, ведь в колхозе с 1941—42 годов до 1960—70 годов за работу ничего не платили. А минимум трудодней требовали. Скажем, человек заработает 200—250 трудодней в год, а на него, за трудодень, уплатят 200—300 грамм хлеба. Это сколько же килограммов получается и на сколько хватит этого хлеба семье? Его уж давно съели. Летом, во время уборки хлеба с полей, варили супы с галушками и черпаком давали суп и пару галушек каждому в чашку.

Попробуй без спроса уйти на базар – продать с личного приусадебного участка что-то или столько-то яиц – тебя так осудят, что лишний раз не побежишь.

Хлеб шёл в войну – для фронта, после войны – для восстановления страны и т. д.

Помню (скорее это было в зиму 1950 года) мы с матерью потащили на санях лук в город Лопатин (ныне город Волжск, Марий-Эл) на другой стороне Волги. На продажу. Это от деревни в километрах 20—25. Ведь деньги нужны для семьи, детей надо одевать, обувать… и за учёбу платить.

Спасибо Вам, родители, за всё, что Вы сделали для семьи, за Любовь Вашу к детям. Сейчас, когда пишу эти строки, я встал на колени перед иконостасом, просил прощения перед родителями и благодарил их за такое детство, за то, что они вырастили нас.

И благодарил Бога, что дал он возможности родителям воспитать нас. И просил написать правильно статью.

Как бы ни было, но наша семья и в войну, и после войны не голодала, у родителей хватило мудрости и трудолюбия, чтобы иметь на столе еду. Мать продала корову в 1942 году, когда немцы были под Сталинградом, по совету соседки.

Но всё же в войну мы потеряли двоих братьев: Николая, одномесячного, год рождения январь 1942 года, и Анатолия, год рождения 1938, в пятилетнем возрасте, в марте 1943 года мы его потеряли из-за дизентерии.