Холод стоял собачий и – что редко бывает – сопровождался густым, почти непроглядным туманом. Зато в трактире было жарко, и хозяин пребывал в добром расположении духа.
– Следующая бутылочка, господа, за счет заведения, – объявил он, поднявшись из-за стола во весь свой огромный рост.
– Мы не прочь, сделайте одолжение, – откликнулся круглоголовый агент по продаже книг, господин Швунг[1], как прозвали его в округе. И прозвали не почему-либо, а по той причине, что был он на удивление легок на ногу и заворачивал за угол всегда так стремительно, что не приведи господь оказаться у него на пути. – Это мы с удовольствием, – сказал он и, вытащив из кармана носовой платок, отер взмокший лоб.
– Да вы бы сняли пальто, – взглянул на него столяр, человек необычайно высокий, которому иногда даже говорили: «Вам бы в маляры податься! Не трудно вам при таком росте над верстаком горбатиться?» На что тот обычно отвечал, мол, матушка запродала его в это ремесло за шестьдесят крон, а иначе осталась бы без приданого, куда ему было деваться! Таков был ответ столяра, и никто никогда так и не узнал, о каких шестидесяти кронах и о каком приданом шла речь.
– И то верно, – поднялся книжный агент. – Я даже шарфа не снял!
– Не иначе, домой торопитесь, – заметил Миклош Дюрица, часовых дел мастер, который четыре года назад овдовел и с тех пор, окруженный всеобщим почтением, один воспитывал троих детей. Тем не менее ходил слухи, будто Дюрица этот не одну девичью голову заморочил. Крутил шашни, как выражался трактирщик, с девчонками волнующе юного возраста, причем, добавлял столяр, когда заходила об этом речь, поступал с ними самым подлым образом, как сущий растлитель. Хотя, разумеется, никто представления не имел, что в действительности происходит в крохотной мастерской под теньканье и бой часов.
– Телячьей грудинки достал, вот и спешу домой, – объяснил книготорговец Швунг. – Хотелось бы еще сегодня полакомиться телятинкой…
– И тогда вы наверняка не умрете? – откинувшись на стуле и позвякивая в руке цепочкой брегета, спросил часовых дел мастер.
– Что-что?
– Я спрашиваю: вы тогда не умрете?
– Когда?
– Если еще сегодня налопаетесь грудинки?
Столяр поднял руку:
– Ну а ежели и помрет? Придет час – все там будем…
– Опять вас на философию потянуло, как я погляжу, – заметил книготорговец часовщику. – Никак учинили сегодня очередное свинство?
– Всякий чинит, что умеет.
– Это уж верно, – подхватил трактирщик, водружая бутылку на стол. – Каждому свое. Одному телятинки на ужин подай, а другому, охальнику, цыпочку посвежее. Впрочем, я полагаю, в наше время и телячью грудинку честным путем не достанешь.
– Честным, бесчестным… поди, вы и сами не отказались бы, если б могли достать, – сказал книжный агент, вешая пальто и шарф на вешалку.
– Да кто же откажется? Какой разговор? Пусть первым бросит в вас камень тот…
– На вашем месте, – сказал Дюрица, часовых дел мастер, – я непременно полюбопытствовал бы, прежде чем это есть: а что за мясцо такое?
– Так грудинка, – сказал столяр.
– А какая грудинка? – спросил часовщик.
– Я только что во всеуслышание объявил: грудинка телячья, – ответил книжный агент. – Или вам заложило уши?
Часовщик вскинул брови:
– Вы уверены, что это телятина, а, положим… не человечина?
– Что за гнусности вы несете, – возмутился хозяин трактира. – Приберегите для дома свои извращения.
Столяр поднял бутылку.
– Эх-ма! – воскликнул он изумленно. – Давненько такого не пробовал.
– Вам лишь бы аппетит человеку испортить, – сказал книжный агент. – Я за эту грудинку Цуцора-Фогараши отдал…
– Для меня это пустой звук, представления не имею, что это такое.
– Хотя если рассудить, – покачал головой трактирщик, – в этом мире возможно все. Уж если, вон, из людей мыло варят, то могут и нам что угодно скормить…
Швунг, прищурившись на один глаз, глянул на трактирщика:
– Вы бы думали, прежде чем говорить. До ваших суждений мне дела нет, но все же лучше их при себе держать.
– Да полно вам, нашли на что время тратить, – потянулся к стакану столяр. – Выпьем, коль угощают. Прозит!
Все подняли стаканы.
И за исключением трактирщика до дна осушили их.
– Так ка́к вы сказали? – спросил трактирщик. – Какую книгу отдали за это мясо?
– Большой словарь Цуцора-Фогараши…
– Что за штука такая?
– Надо думать, какой-нибудь лексикон, – сказал часовщик, – который слова содержит…
– Ну, раз словарь, то понятно, что он слова содержит, господин разумник, – сказал столяр. – Только не все равно, что это за слова. Не так ли?
– Слова в нем венгерские, – ответил книжный агент, почувствовавший себя в родной стихии, как только заговорили о книгах. И уперся локтями в стол, приготовившись к пространному объяснению. Но тут в поле его зрения попали рыжие патлы часовщика; он быстро отвел взгляд, и в глаза ему бросился большой шишковатый нос столяра. Швунг махнул рукой и сказал только:
– Да разные в нем слова.
И уже отвернулся к хозяину заведения:
– Бела, дружище, у вас замечательное вино, как вам удалось его раздобыть?
– Хороший трактирщик – он завсегда добудет, на то и трактирщик, – сказал часовщик.
– Ну знаете, за такие слова не стоило бы вас этим вином угощать, – ответил хозяин трактира, «дружище Бела». Так фамильярно к нему стали обращаться еще при старом владельце, когда он был здесь простым – хотя всеми любимым и уважаемым – буфетчиком. После кончины хозяина Бела женился на его вдове. Муж из него получился примерный, окрестные обыватели относились к нему уважительно, однако по старой памяти обращались к нему просто по имени, добавляя словечко «дружище», чтобы и голову не ломать, и приличия соблюсти. – Да вы представления не имеете, чего это стоит, чтобы такое вино оказалось в вашем стакане, на какие я должен идти ухищрения!
Компания дружно с ним согласилась.
– Да это ведь просто шутка, дружище Бела, – сказал столяр. – Разве не может ваш завсегдатай позволить себе пошутить…
После чего повернулся к часовщику:
– А вы могли бы подумать, прежде чем так шутить.
– Ну мог бы, и что с того? Разве вы с вашим подзащитным в этом случае не умрете?
Книжный агент скривил губы.
– Оставьте его, господин Ковач… – обратился он к столяру, – ему уже не поможешь.
– Вам тоже, я полагаю, – сказал часовщик.
– Мне тоже! Уж если вы непременно хотите знать, то заявляю вам, чтобы поставить точку: я тоже однажды умру!
– Как это мило, что заявляете… – кивнул Дюрица.
– Да, заявляю. Вы довольны?
