Глава 1
Опыт, который ранит: взгляд с точки зрения эволюции
Опыт – это драгоценность, и так и должно быть, поскольку часто его приобретают по очень высокой цене.
Уильям Шекспир
Агате тринадцать лет, она учится в восьмом классе и, возможно, пользоваться смартфоном она начала слишком рано. Девочка получила его в качестве подарка за успехи в учебе и, как и все подростки, использует им в основном для общения. Однажды Агата получает от одноклассницы скриншот переписки между самой этой девочкой и еще одной их общей подругой, и среди сообщений Агата находит следующее: «Агата так смешно одевается. Если она сама этого не понимает, значит, она просто глупая».
С этого дня девочка больше не может думать ни о чем другом. В течение многих месяцев она отказывается ходить на учебу в школу и постоянно плачет, у нее появляются проблемы с приемом пищи. Обычное сообщение в WhatsApp – и столь невообразимые последствия.
Утром 29 мая 2012 года Джанни был на работе, когда внезапно затряслась земля, и за показавшиеся бесконечными двадцать секунд обрушилась бо́льшая часть здания, в котором он в тот момент находился. Когда он обратился к нам за помощью, он также не мог думать ни о чем другом. Мужчина уже много месяцев не ходил на работу и испытывал приступы сильной тревоги, когда находился выше уровня первого этажа.
В рейтинге десяти самых сильных травмирующих переживаний землетрясения занимают верхние позиции, в то время как сообщения из мессенджеров типа WhatsApp в таком контексте даже не рассматриваются.
Возможно, сказанное нами звучит провокационно, но оно служит определенной цели. Во-первых, это позволяет сразу четко дистанцироваться от подхода, направленного на то, чтобы с этиологической точки зрения определять, что можно или нельзя назвать травмирующим событием (если использовать популярную сейчас терминологию) или во всяком случае таким опытом, который способен полностью разрушить нашу жизнь. А, во-вторых, оно с первых же строк этой книги обращает внимание читателя на видение последствий события, которое зависит от восприятия человеком себя, других и окружающего его мира, и вследствие которого субъективный опыт может быть трансформирован (неосознанно) в нечто глубоко болезненное. Поэтому мы не сможем решить, можно ли определить конкретный опыт как травмирующий, если не будем учитывать особенности восприятия человека, который с ним столкнулся.
Сильвии тридцать три года, у нее двое детей. У женщины рак молочной железы, он уже прооперирован и, по словам врачей, успешно удален. Диагноз был поставлен за год до того, как она обратилась к нам. Сильвия очень хорошо помнит свое состояние шока в момент оглашения диагноза, во что была одета врач, сообщившая ей о нем, и какая у нее была прическа, и ощущение удара в живот, которое она тогда испытала. Этот спазм в животе с тех пор не оставлял ее; она чувствует его каждое утро, просыпаясь, и только перед сном он проходит. Сильвия никогда не думает о прошлом. Она проживает каждый день с мыслью о том, что у нее больше нет будущего. Её будущее стерто одним словом: рак.
У Марии, наоборот, больше нет настоящего. Она потеряла его в тот день, когда её бывший муж, узнав о её новом романе, начал преследовать её с целью вернуть их отношения. Ее состояние на момент начала терапии у нас в центре можно сравнить с разгаром шторма. Марию мучает непрекращающаяся тахикардия и страх выйти одной из дома, но она чувствует себя обязанной продолжать жить и быть рядом со своим десятилетним сыном. Потеряв удовольствие ко всему, Мария приходит вечером домой без сил, с нетерпением ожидая, когда она сможет скрыться ото всех и пойти спать.
Что общего у всех этих случаев? После события, которое порой кажется весьма тривиальным (например, получение сообщения), порой является действительно катастрофическим (землетрясение или раковая опухоль), а иногда – жизненным опытом, считающимся теперь нормой (конфликтный развод), люди больше не могут воспринимать прошлое, настоящее и будущее, как они воспринимали их до этого момента.
Более или менее внезапное событие, кажущийся банальным опыт становятся демаркационной линией, разделяющей их жизнь; и неважно, остается ли человек в ловушке прошлого, лишенный видения будущего, или становится жертвой настоящего, с которым он больше не может справляться, одно можно сказать наверняка: этот опыт переживается и воспринимается им как переломный момент его существования. У нас всех были такие события, и мы прекрасно их помним, храня в памяти мельчайшие детали, которые в ином случае даже не запомнили бы.
Мы помним, как мы были одеты в тот день, когда нас бросили или предали, а мы об этом узнали; мы помним, где мы были, когда нам позвонили по телефону, чтобы сообщить, что нашего близкого человека больше нет; мы помним, с кем мы были, когда нам огласили страшный диагноз; мы помним каждый раз, когда в нашу жизнь вторгалась боль. Иногда это происходило внезапно, иногда постепенно, порой подавая какой-то предупреждающий сигнал. Боль всегда оставляет свой отпечаток. В лучшем случае мы сохраняем память о ней, осознавая, что мы такие, какие мы есть, в том числе и благодаря ей. В худшем случае она наносит нам незаживающую рану, вызывая у нас реакции, которые в долгосрочной перспективе становятся дисфункциональными и могут даже привести к формированию настоящих расстройств. Эти раны не зарубцовываются, они никогда не заживают и вызывают боль и связанные с ней сложные эмоции. Мы называем такие состояния «травмами», ранами, так как эта боль ранит и терзает человека, и, как и настоящие раны, если их не лечить должным образом, травмы также могут привести к самым различным последствиям.
Эти последствия всегда являются результатом, прежде всего, нашего эмоционального и когнитивного багажа, который каждый из нас постоянно конструирует и моделирует на протяжении всей своей жизни, поскольку мы не можем оставаться неизменными и являемся совокупностью наших биологических и биографических факторов, взаимно влияющих друг на друга на протяжении всей жизни до самой смерти (LeDoux, 2002).
Таким образом, говорить о болезненных и травмирующих событиях означает, прежде всего, говорить об изменениях и эмоциональном корректирующем опыте (Alexander, French, 1946). Те, кто проживают такой опыт, иногда внезапно, иногда более постепенно испытывают сильное потрясение от одного или нескольких событий, провоцирующих изменения в их эмоциональном восприятии реальности, которой они с этого момента также будут управлять по-иному.
Читатель, уже хорошо знакомый с нашим подходом, сможет познакомиться с операциональным методом, который мы обычно используем в своей практике и который позволяет нам с самого начала осуществлять терапевтическое вмешательство наиболее эффективным способом (Nardone, Watzlawick, 1990, 2000; Nardone, Portelli, 2005; Nardone, Balbi, 2008; Нардонэ Дж., Балби Э., 2019). В случае проблем такого рода применяется прямое исследование – вмешательство в систему, целью которого является изменение функционирования этой системы за счет разрушения механизмов, поддерживающих сохранение проблемы. То есть мы изучаем проблему через её решение. Именно благодаря этой методологии исследования-вмешательства, которой по её природе свойственны постоянные самокоррекция и эволюция, уже в первом десятилетии 2000-х годов в Центре стратегической терапии в Ареццо был разработан протокол вмешательства при терапии посттравматического стрессового расстройства (Nardone, Cagnoni, Milanese, 2007; Cagnoni, Milanese, 2009). В процессе этой работы мы продемонстрировали, как болезненный опыт постоянно возвращается и вторгается в настоящее человека, который, пытаясь избавиться от травмировавшего его воспоминания, подтверждает и фиксирует его, еще больше усугубляя его последствия. Как и при многих других видах психопатологий, также и для рассматриваемого вида расстройства исследование-вмешательство позволило нам получить более глубокое представление о том, как оно поддерживается, и это привело нас, в частности, к выявлению дисфункциональных реакций, осуществляемых субъектом сознательно или неосознанно в попытке совладать с ситуацией (так называемых “coping reactions”
