Трудная и неверная выдалась в этом году весна. Весна – всегда труд. Земля и лес возрождаются в муках. С немым стоном пускает лес соки по жилам, с натугой разворачивает почки из очерствевшей за зиму кожи. Почки прорастут листвой, бутоны лопнут, жизнь вырвется наружу – все силы уйдут на то.
Труд и стоны естественны, как сама природа. Как жизнь и оживание. С ними рвётся на волю восторг, пьянящий дурман и головокружение, но не теперь… Теперь с восторгом возрождения срослась тревога. Точно лес не пробудился, а грубо разбужен – толчком, окриком.
Снег не растаял с весенней истомой, он растоптан подкованными сапогами. Не гроза, а железо гремело над Смородиной. Лес и река проснулись под крики, под жалобы, под тяжкие вздохи людей – усталых, бегущих и падающих в бессилии.
– Затаись! – в панике велит желтоволосый вожак.
Полтора десятка бойцов упали замертво и вжались в землю. Лежали долго. Вслушивались в скрипящий лес, в выдохи ветра и в шорохи трав. Далеко, очень далеко за их спинами, едва-едва различались возгласы – то ли людские, то ли звериные, то ли лешачьи. Не возгласы – победный вой.
Люди вглядывались в чёрные, мокрые от талой воды деревья, в немятую серо-зелёную траву, в нетоптаный остаток снега на тенистом склоне. Впереди лежал луг – широкий, просторный, а потому опасный, как всякая открытая местность. Перелесок за ним чреват возможной засадой.
– Да нет, тут безопасно, – со свистом выдохнул ратник в затёртой кольчуге и в мокром, с прилипшей тиной, всадничьем плаще.
– Лежать, Верига, – зашипел желтоволосый. – Безопасно будет, если я так скажу.
Вожак лежал и считал бешеные удары сердца. За лугом, за перелеском текла речка Смородина – она была бы спасением. Текла она медленно, неповоротливо, едва перемещая свои воды. Желтоволосый вздрогнул. Рядом с ним старый рыжебородый ратник, подняв голову, глядел на далёкие холмы справа.
Там на холмах сгибались в дугу берёзы: некто тянул к земле высоченные деревья. Донёсся крик, деревья распрямились, что-то пронеслось в воздухе.
– Долюшка-Судьбинушка, спаси-пронеси, Долюшка-Судьбинушка, спаси-пронеси, – молодой воин зачастил ратничью молитву.
– Добеслав, язык отрежу, – пригрозил Верига. Он смолк. Деревья распрямлялись ещё и ещё.
– Там был Ярец? – спросил желтоволосый вожак.
– Ярца в той стороне видели, – подтвердил рыжебородый. – Он уводил сотню через болота.
– Их отряд больше нашего, потому и попались, – успокоил желтоволосый. – А нас не увидят.
Берёзы снова, скрипя, разогнулись. Вожак задрал голову.
– Это Путьша, клянусь вам, Путьша Кривонос! – он уцепился глазами в то, что летело над лесом.
– Брось, – передёрнулся Верига, – отсюда не разглядишь.
– Да Путьша это! – стонал вожак. – Путьша и все, кто с ним был.
А рыжебородый ратник вдруг поднялся и, не сгибаясь, пошёл вперёд. Вожак очнулся:
– Эй, Скурат, – окликнул он. – Вернись!
Скурат замер на краю леса:
– Смотри, – сказал он. – На луг выходить нельзя, луг с холмов просматривается. А слева обойти можно.
Один за другим ратники перебрались к Скурату. Долго глядели на луг и на перелесок над речкой. Стояли изнурённые и досадливо скалились. Все – в грязных всадничьих плащах, но без коней, все с луками на спинах, но луки размокли в воде. Люди пропахли болотом, гнилью, поражением. Желтоволосый вожак, глядя на них, сморщился как от боли.
– Здесь не переправиться, – за всех сказал Верига. Люди сгорбились и отошли на прежнее место. Кто-то злобно сплюнул. Добеслав клацал зубами, будто на кого-то огрызался.
Желтоволосый тянул шею и искал переправу. Река текла здесь не по-людски: она то останавливалась без ветра, то с ветром неслась быстрее быстрого. Точно ратник, она перемещалась короткими перебежками. Вожак был молод, очень молод, лет двадцати с небольшим. Сейчас бы ему струсить, накрыть голову плащом и заскулить.
Он резко обернулся к своим:
– Вы же ничего другого не ждали, ага? Знали, что река разлилась, что холод сведёт ноги, что железо придётся бросить, а лошадей для переправы нет…
– Это ты нас завёл, – проговорил Добеслав, – загнал нас в ловушку.
– Если б ни я, вы были бы там, где теперь Ярец!
– Они повсюду рыщут. Если не уйдем немедленно, то нас зарубят.
– Ага, – согласился желтоволосый, – или как Путьшу разорвут на берёзах.
Он видел: бойцы недовольны, они злятся. С полдюжины думают так же, как Добеслав, и Верига в их числе – вот это плохо. Но рыжебородый Скурат пока молчит – и это хорошо. А со стороны болот, останавливаясь и прячась, сейчас пробирались шесть-семь бойцов, их не заметили. При них – лошади. На лошадях – раненые.
– Нет, мы не идём за Смородину, – решил желтоволосый.
– Что? – не поверил ратник.
– Да кто ты вообще? – задохнулся другой. – Кто такой? Мы что – тебя избирали?
– Меня избрал Вольх, – напомнил вожак. – Я – друг Вольха. А вы?
– Наши подошли, – ахнул молодой боец.
Подошедшие замахали им руками, зашипели сорванными голосами:
– Ну, скорее, там на холмах лешаки, их полсотни, секирщики и пращники. Кто здесь старшой? Ну, не теряй времени. Здесь есть переправа?
– Я здесь старший, – объявил вожак, – и мы не идём за Смородину.
– Как же это? – ужаснулся раненый с перебитой ногой, что лежал поперёк лошади.
– Мы идём вверх по реке, хоронимся в кустах и оврагах. Мы подберём лошадей, что отбились от сотни Ярца. Лошади теперь у реки, они долго бежали и сейчас пьют воду.
– А нельзя вверх по реке, нельзя, – взмолился раненый. – Верига, ну, скажи ему: на холмах лешаки, увидят.
Верига вспыхнул. Желтоволосый кусал губы и ждал.
– В конце-концов, кони у нас уже есть, – сказал Верига. – А ниже по реке подберем ещё, на них и переправимся.
– Это верховые лошади, – перебил желтоволосый, – а у Ярца в сотне были вьючные. Те самые, с трофеями.
Вожак видел, как у ратников вытянулись лица. Он сжал зубы и обвёл бойцов ледяным взглядом.
– С нами раненые, – заартачился Добеслав. – Да и вверх по реке – куда, до Плоскогорья? Они не выдержат.
– Я выдержу, выдержу, – заобещал другой раненый, с разрубленной топором ключицей. Он и бок лошади под ним были окровавлены. – Выдержу, выдержу.
Плохо, что за раненым волочился кровавый след. Лешаки учуют по нему весь отряд.
– Он слабее всех, – сказал вожак, – но даже он хочет в Плоскогорье… Братушки, нам по другому не жить, знаете это?
– Так всего-то – перейти здесь Смородину, – растерялся Добеслав. – Там нет облавы. Там живут люди, мы с ними смешаемся.
– Тогда Вольх велит всех повесить. Мы же поклялись служить ему.
– Эээ, пусть старые говорят, – заволновались воины. – Скурат! Скурат, скажи!
– Мы бросили в бою Гвездояра! – перекричал всех желтоволосый вожак. – Мы, его личная охрана, покинули в бою командира. Вольх называл его Правой рукой!
