Кошки, это кошки…
Вспышка.
Вспышка… Удар… Темнота…
…Тепло и уютно, и вот из этого уюта, что-то вытолкало, прижимая всё маленькое тельце, голову, грудь. Овеяло холодом, мышцы груди сократившись, загнали в лёгкие холодный резкий воздух. Что-то упершееся в живот, клацнув, оторвалось от почти голого животика и по телу это гибкое и шершавое забегало, зашаркало.
Мышцы легких стали сокращаться и из маленькой болтающейся головы стали вырываться писклявые звуки. Резкое покидание уютного места утомило, мягкая и нежная лапа прижалась к чему-то тёплому. Рядом шевелилось что-то мокрое, оно тыкалось в бока и скребло по мордахе….
Наступил сон от усталости, непривычности новой обстановки и шока на происшедшие события. Отдых, изредка сопровождался вздрагиванием, писк прекратился.
Спокойный сон был прерван урчанием в животе и толканием в бока, не в пример спокойно стоящим в кофейной очереди к кассе, головы и лапки комочков толкались, пока мордочка не упрётся в сосок, припрятанный в шерсти. Животный инстинкт при соединении соска и маленькой пасти подключал еще небольшие лапки, которые поочередно давили на маленькое мохнатое вымя. Губы, смыкающиеся на соске, жадно тянули материнское молоко. Что-то рядом толкало то в бок, то в голову и отрывало от соска, но нос вёл чётко к молоку, такому вкусному и нужному, что так же головой и лапками отсоединяло от занятого соска «конкурента-брата». Толкающиеся во время отлучения от источника пищи отдыхали и поочерёдно отдышавшись, отталкивали агрессора на отдых… Природа…
Насосав и «натоптав» молока, сон смаривал меж материнских больших, и сильных лап. Подрагивая, лежали «головастые» тельца с редкой жидкой шерстью и розовыми лапками, прижимались друг к дружке и к этому большому урчащему и теплому.
Время идёт, и вот как-то через пару недель к нюху и лапам вдруг в голове появилась сначала режущая и яркая «картинка»…. Вот какая-то вытянутая головенция с приоткрытыми глазами, хилыми лапками, одноглазая, хм… Да и не одна такая голова, несколько их. А вот это что-то огромное, теплое и мохнатое, так это у него на брюхе в сосках вкусное молоко. Это «оно» лапами подгребает «головастиков» соседей и меня к соскам. Во как – а с видом их легче искать, отталкивать от застолбленного соска соседскую голову, но порой и самому быть отстраненному от кормушки. Передышка и толчки соседа, для возвращения источника пищи.
Сон и еда, еда и сон… А глядючи по сторонам в перерывах между этими занятиями много чего видно. То огромные стены, покрытые чем-то похожим на теплое брюшко матери. «Соседи» начали использовать лапки не только для надоя-кормёжки, но и по назначению. В коробке начались стояния, движения и столкновения. Помимо этого на дрожащих от напряжения лапах «головешки» взялись за исследование коробки. Тем более в коробке стало просторней, брюшко с молочком приходило кормить и ночевать, а днём исчезало, частенько перепрыгнув через эти высоченные стены.
К открытым глазам добавились и приподнявшиеся над головой мохнатеющие ушки, через них в голову полезли звуки – хлопающие, звенящие, мурчащие, а то и какие-то распевные: «… Вот зараза Мурка, выводок пищит…. Жрать, небось хочет, а эта шалава то где?».
Над «крепостными» стенами иногда возникала не мохнатая огромная голова с большим количеством точек на щеках, правда со звуками в коробку попадал неприятный запах – прокуренных губ и самогона. Из головы слышалось: «Хм… Этот вылитый соседский Васька, а этот пятнистый какой-то квёлый, может Нин притопим его?».
Частенько когда пустые животы котят вызывали крепчающий писк, то слышалось громкое: «Мурка, Мурка, Мурка!!!!! Вот блядина, иди свой выводок корми».
Потом за стеной что-то булькало и слышалось громкое, распевистое : «Мурка, я и тебе молочка свежего плеснула, Мууркааа… Мууркааа… Кис-кис-киссс… Мууркааа!!!»
Время идет, сам да и братья подросли, а если стать на задние лапы, то из «радио» коробки получался «телевизор» – рост стал позволять видеть то, что происходит вокруг , от кого и чего исходят звуки. Как ходит мама, как пьет она молочко из мисочки и что-то грызет, а потом еще вылизывает свою шерстку – гигиена, чтоб в короб с нами попасть «стерильной».
Когда она прыгает в короб мы малышня жмемся к брюшку с сосками, но подрастая, обрастая шерсткой и крепчая обнаруживаем, что в сосках бывает все меньше и меньше молока, чтоб быть сытым.
Мои лапы сами толкнули тело из коробки через неуклюжий кувырок приземлился за бортиком, хм… а тут не мягко, но от миски с белой жидкостью шел вкусный запах. Подойдя к миске с молоком, уткнувшись мордочкой в белую жидкость, но сначала получился «фырк-чих». Болтнув головёшкой, пасть приоткрылась, и язык стал сам набрасывать молоко в утробу, так как делает мама. Не такое как мамино молоко, но лакать можно, да и нужно, живот в последние дни был частенько пустоват. Насытившись, осмотрелся… Короб, а вот из него показалась голова брата. Сам, подойдя к коробу запрыгнуть в него с округлившимся брюшком не смог. Глаза стали закрываться, сон сморил, лапки согнулись, завалившись на пол, промелькнула мысль – не мягко, запах не тот… Не долгий получился сон, загривок натянулся, лапки повисли, полёт мягкое приземление и я с мамкой в коробке. Она тут же принялась мыть меня своим шершавым языком – на мордахе осталось засохшее молоко. Пока мама «мочалила» меня языком, братья двинули к брюшку, а я от нежного шорканья языка и начавшей мурчать мамки опять заснул.
Вспышка… Удар… Темнота…
Глаза открылись. Что за сны??? Да и за пределами коробки не было страшно и совсем непривычно. Но мамкин язык опять зашаркал по моему телу, смыв сновидения. Потолкавшись с братьями, удалось присосаться к мамкиному соску, молочко-то хоть и пожиже, но повкуснее чем из миски, да и под лапками мельчает вымя у мамы, в четыре «пасти» тянут проглоты. Братья поднажали и оттолкнули, хорошо из мамкиной миски полакал, не урчит в животе. Сон опять наступил – тепло, горячий песок, плеск воды, вокруг много «двулапых» без шерсти, нега такая…. Вот блин братья толкаются, не дают толком сны посмотреть. Откуда они таки у меня. Не пойму.
Следующим утром полностью утолить голод тоже не вышло, но за стеной коробки тоже есть молоко! Перепрыгнув через стену коробки, и добравшись к миске, начал лакать, да тут возник тот, плохо пахнущий, заднелапый. Одна из огромных лап стала у моей мордочки, он замер и удивлённо вскрикнул:
– Нинка! Смотри, уже один стал мать спасать от истощения, а то она ужой как скелетина стала. Раз сами уже жрут, раздавала бы уже эту мелочь.
Нинка подошла, посмотрела и сказала:
– Ну, это один шустрый, а другие еще сами не могут харчиться, да и пусть еще подрастут тогда станут посимпатичней, продадим подороже, да и к лотку их надо приучить. Вот в сарае наведи порядок, корытце с песком поставь, во, даже от твоих фотографий есть как раз неглубокие ванночки. Займись делом, алкашина!
