– Шире.
Тугая тесная плоть не пускает меня дальше.
Девчонка еле слышно стонет, уткнув лицо в мягкое изголовье. Дергается и на полсантиметра раздвигает ноги. Наверняка мама с детства внушала ей, что ноги раздвигают только плохие девочки. Что выполнение команды «раздвинь ноги» сделает ее шлюхой. Что хорошие мальчики не приказывают, а делают все так, чтобы ноги раздвигались сами собой. Теперь у нее в голове ступор. С одной стороны, хочется узнать, как оно будет дальше. А с другой – это же последняя линия обороны. Надо хотя бы немного потянуть время.
– Еще шире.
Она поводит из стороны в сторону круглым пухлым задом и раздвигает ноги еще на сантиметр.
Мне надоедает ждать, я подхватываю ее под бедра, резко развожу их максимально в стороны.
И тут же проваливаюсь внутрь по самые помидоры.
Девчонка выгибает спину и жалобно вскрикивает, будто второй раз за пять минут теряет девственность.
– Ай! Больно!
Впиваюсь обеими руками ей в бедра и до упора натягиваю на себя.
– О, да, детка!
Расхаживающая впереди учительница вдруг оборачивается, словно что-то услышав.
Ерунда.
Это невозможно.
Между нами толстенное одностороннее стекло с системой звукоизоляции десятого уровня. Даже взрыв не услышать. И не увидеть. Для учительницы и учеников задняя стена моей гостиной – черная гладкая поверхность. Никто из них не догадывается, что за ней – комната отдыха, где я трахаю их одноклассницу.
Учительница вновь начинает бродить вдоль мольбертов, за которыми ученики малюют китайскую вазу, стоящую на постаменте.
Там наверняка тихо, скрипят карандаши, шелестит бумага и щебечут канарейки.
Здесь громко стонет распластанная девчонка и ритмично трясется сделанный на заказ секс-лежак.
Я перевожу камеру очков с ягодиц на промежность. Клиентам нравятся такие кадры.
Видеодрон медленно наворачивает вокруг нас круги, выискивая самые выгодные ракурсы. Нейросеть, которая им управляет, собаку съела на съемках дефлорации. Пришлось отвалить за нее кучу бабла, но оно того стоило. Толстосумы в восторге от всех этих ритмично вздрагивающих ягодиц, закушенных пухлых губок, слёз на щеках, а особенно от того, как расширяются зрачки в тот момент, когда девочка становится женщиной. Редкие кадры. Большинство от боли жмурятся. Реже и дороже только те несколько секунд, когда боль сменяется удовольствием. Мой дрон смог поймать это всего три раза. Большинство в первый раз никакого удовольствия не получают.
Размером дрон меньше мухи. Девчонка не увидит его даже если он зависнет у нее перед носом. Это главное условие. Она не должна знать, что ее снимают. Иначе никакого эксклюзива. Только дешевый слив на порнохаб.
Я усиленно долблю ее, приговаривая шепотом обычную белиберду про то, какая она красивая, какая у нее нежная тесная дырочка и какая роскошная задница.
Девка действительно хороша. Давно такой не было. Я вспоминаю, как впервые увидел ее живьем час назад. Кукольное личико с наивно распахнутыми глазками и пухлыми губками, выпирающая из-под топика грудь, длинные ноги и короткая клетчатая юбка, едва прикрывающая верхнюю часть сочных бедер. Она точно знала куда и зачем пришла и сколько ей за это заплатят. Мои агенты и охотники за свежим мясом не зря получают деньги. Фильм с ее участием точно можно будет пустить на аукцион.
Как обычно образ пока еще не отодранной, но уже готовой ко всему целки резко приближает меня к финалу. Мне приходится поднять голову, чтобы отвлечься.
Комната отдыха. Низкие столики. Пуфики. Диванчики. Расшитые подушки. Вычурный медный кальян в мавританском стиле. Бильярд в углу. Гигантский траходром на пятерых за полупрозрачным занавесом.
Учительница за стеклом все бродит взад-вперед, останавливаясь рядом с учениками и подсказывая им, как рисовать эту дурацкую вазу. Роняет на пол указку и нагибается, чтобы поднять. Узкая юбка-карандаш плотно обтягивает тяжелый зад. Я тут же вспоминаю наш с нею последний раз. Ночь, номер люкс, плеск воды в бассейне. И белеющие в темноте ягодицы с маленькой татушкой в виде розочки на правом полушарии.
Учительницу зовут Ольга. Ей двадцать пять лет. Она моя бывшая жена.
Меня накрывает горячей волной. Отвлекаться уже поздно. Я вбиваю кол до упора и замираю, содрогаясь.
Видеодрон повисает над промежностью и берет крупный план. Я выхожу из девки и приседаю между ее ног. Выбираю ракурс, настраиваю свет и резкость. Снимаю, делая акцент на покрасневшую красоту и проистекающие из нее последствия.
Только что оттраханная девственница. Прекрасное зрелище.
Краем глаза я замечаю, что бывшая снова повернулась и смотрит в нашу сторону.
Но удивиться не успеваю.
Оттраханная девственница вдруг вскакивает с лежака, хватает ртом воздух и оглушительно визжит:
– Ты в меня кончил!
Ненавижу свое имя!
Все говорят, что оно сказочно красивое. А по мне так просто уродское. Приторное, как торт из сахарных коржей, обмазанных тонной сахарного крема и облитых сахарным сиропом. Зубы сводит.
А еще оно лживое.
Когда тянут это ублюдочное «А-алиа-ан-аа!» представляешь принцессу, дворец и толпу прислуги. А не нищебродку, живущую вместе с бабкой в однокомнатной хрущобе на бабкину пенсию. Как сказал один мой несостоявшийся кавалер, «Имя у тебя претенциозное». Очень подходящее слово. Такое же дебильное, как и само имя. Как и этот кавалер. Помнится, он был в очках, жилетке и галстуке. Толкал длинные умные речуги. Открывал передо мной двери, подавал руку и отодвигал стулья. Потом, правда упился и повел себя как нормальное быдло с заводской окраины. То есть вломился за мной в туалет и попытался нагнуть над унитазом. За что получил по голове железным ершиком. А потом и вовсе позорно сбежал, когда я соврала, сказав, что мне пятнадцать лет.
Интересно, этот тоже сбежит, если ему соврать? Прямо вот сейчас.
Вряд ли. Скорее невозмутимо продолжит делать дело, невозмутимо кончит, невозмутимо сядет в кресло, раскурит сигару и позвонит адвокату. Он вообще невозмутимый.
Невозмутимо оглядел меня с ног до головы, когда я к нему в кабинет заявилась.
Невозмутимо кивнул, когда сказала, чего хочу.
Невозмутимо отвел сюда.
Невозмутимо поставил раком и стянул трусы.
А вообще он ничего, этот мистер Невозмутимость. Высокий, под метр девяносто. Крупный нос, тяжелая небритая челюсть, мускулы, руки, плечи, всё как я люблю. Только старый. Лет тридцать, не меньше.
И еще взгляд. Ледяной. Смотрит как на мясо в магазине. Нет, такой адвокату звонить не будет. Он позвонит киллеру. По принципу «нет тела, нет дела». Черт! Ну нахрен. С ним лучше не шутить.
Чего он там возится? И почему до сих пор больно? Девки рассказывали по-другому. Типа, больно только в начале, а потом одни оргазмы. Больно уже было, стало быть целку он уже порвал. Или у меня какая-то не такая анатомия? Две целки? И зачем ноги шире? Я слышала наоборот, им больше нравится, когда ляхи сдвинуты, обхват плотнее. Или это у него какая-то не такая анатомия?
