Все истории любви начинаются с буквы «я».
Так где же я? Здесь, в туалете зоны отправления поезда «Евростар», на вокзале Сент-Панкрас, в Лондоне. Смотрюсь в длинный ряд зеркал над раковинами, вырисовываю себя. Я редко пользуюсь косметикой, это не мое. Перед каждой нашей встречей, да, я красилась и никак не могла понять, делала ли это для того, чтобы выглядеть лучше или чтобы быть уверенной, что ты знаешь о моем желании выглядеть лучше для тебя. Сегодня я снова накрашусь, совсем немного – тушь, помада, – хотя и не увижу тебя или кого-то из знакомых.
Сегодня макияж удерживает лицо, которое из-за чего? – из-за горя? – как это правильно назвать? (нет названия у ощущения, что любовь закончилась) – так сильно расползлось в разные стороны, что видеть себя в зеркале – неподвижной – удивительно. Свет в туалете сероватый, желтоватый, и я выгляжу нормально. Смотрю по сторонам, и даже по сравнению с другими женщинами я выгляжу нормально, в свете люминесцентных ламп их лица всегда кажутся старше: разочарованные, разочаровывающие, больше не героини ни собственных, ни чужих историй. И я одна из них. Просто чудо, что это не выведено черным маркером у нас на лбах. Зеркало? Окно? Через меня просвечивает любовь (или это горе?). Не нужно ничего объяснять: все видят меня насквозь.
Только вот женщины заходят и выходят, едва ли посмотрев в мою сторону. Чего и следовало ожидать: люди безжалостны в своих не-прибытиях, на них нельзя положиться. Например, ты сейчас не здесь, и твое не-бытие-здесь сопровождает меня всюду, куда бы я ни направилась. Ты не здесь, когда я встаю с кровати, когда пью кофе. Ты не здесь, когда я чищу зубы. Ты не здесь, в моем здесь и сейчас, где я стою перед зеркалом в туалете «Евростар». Ты здесь, когда я читаю почту, и хотя даже в ней ты не-здесь уже довольно давно, если я проскролю вниз, то вот же ты, сколько бы раз я ни смотрела. Я могу открыть твои письма, могу отметить их непрочитанными, как будто только что их получила. Эти конверты не истреплются из-за постоянного перечитывания. Я могу переместить их – в Корзину, например, – если захочу. И даже сделав это, я затем смогу достать их оттуда, ничуть не запачканные. Но я не буду. Мне нравится видеть их контуры, здесь и сейчас. Они меня трогают. Всё еще.
В зеркале я выгляжу нормально, хотя со стеклом что-то не так, но что именно, понять не могу. Знаю, что она есть, но когда поворачиваюсь к зеркалу, этой дыры, этой бреши не видно, как бы пристально я ни вглядывалась. В этой куртке, с этой симпатичной дорожной сумкой я выгляжу почти собранной. И очевидно, что я здесь, потому что существует то здесь, где я могу быть. Поскольку я стою и смотрю в зеркало в туалете «Евростар» – в месте, где меня обычно нет, – должна быть некая я, которая может быть здесь. Я занимаю некое пространство, поэтому здесь – это там, где я. Здесь.
Но скоро я уеду.
Как я здесь оказалась? Еще до рассвета я села на автобус в сторону терминала «Евростар».
Лондон хлынул, как дождь, склады «Хэрроу Фэнсинг» на его границе. Я прислонилась к холодному окну, чтобы сделать фотографию пустого неба через тройную линзу: глаз, камеру, оконное стекло. Внизу моего снимка несколько незажженных фонарей, чтобы обозначить перспективу, направление, чтобы подсказать, где я нахожусь. Подумала, что можно отправить эту фотографию тебе. Несмотря на то что я уезжаю, хочу чтобы ты знал: я всё еще здесь. Смотрю на изображение, которое для меня сохранил телефон. Между двумя фонарными столбами красное пятно: свет, зажглась одна звезда. Я не видела ее, когда фотографировала. Приятно замечать то, что не увидела в первый раз, что-то тем не менее продолжающееся. Это надежда. Это значит, что я буду фотографировать еще. Это начало.
Не знаю, почему я начинаю здесь, когда всё закончилось, – или я до сих пор на середине? Пока сложно сказать, но я напишу обо всем, что произошло, потому что историей это пока не стало. Да и я не рассказчица. Но если я начну рассказывать, возможно, история сложится. Впервые я виделась с тобой в баре, не больше пяти минут, какой-то друг какого-то – даже не друга – знакомого. Я почувствовала – что? – вибрацию, что-то в воздухе, притяжение, напор? Спустя неделю ты мне написал. Я ответила. За несколько месяцев мы отправили друг другу больше тысячи имейлов, потом начали сутки напролет проводить в гуглтоке, потом были сообщения в три часа ночи, ради которых я всё еще просыпаюсь, хотя они больше не приходят. Насколько близко можно подобраться?
Мы ни разу не спали вместе.
В Реальной Жизни мы были вместе едва ли больше дней, чем рабочих в неделе, и всегда в новом месте. Я всё время двигалась с места на место: в поездах, автобусах, гостиничных номерах, на международных рейсах. Мы встречались в центре городов, больше идти было некуда. Мы всегда встречались одни. Мы не знакомились с друзьями друг друга. Где всё это происходило? В аэропортах, в зданиях вокзалов, в безымянных кофейнях – четкого «в» на самом деле не было. Значит, на улице: на скамейке в парке, на углу дома. Чаще всего онлайн, месте, где ты «в» сети или паутине, куда ты «входишь», – виртуально неограниченное, (кибер)пространство. Мы встречались везде, где был вайфай, а он сегодня почти везде, поэтому когда ты ушел, не оказалось пространства, откуда тебя можно было бы стереть, удалить. Места, где тебя нет, места, где бы тебя по-настоящему не хватало, никогда не было.
Я не спешу, но дорогу к метро перехожу на красный. В городе так принято, мы подстраиваемся под его ритм. У разных городов разные настройки. Лондон быстрый и красный. Кирпичи и цементный раствор: он всегда будет жестким. Лондон – город девятнадцатого века. Он кажется старше, но в большинстве случаев это не так. Его узоры выглядят древними, но город устал, и от него устали тоже, и он продолжает что-то менять, не строит новое, а переделывает: квартиры становятся офисами, в кафе можно работать, на складах – жить. Можно подумать, что в переустройство города было вложено уже достаточно денег, но он совершает всё те же ошибки: вскрытые стройплощадки, доказательства пренебрежительного, жестокого обращения, плохого самочувствия, неверных решений, обыкновенной неудачи. На фасаде станции метро когда-то была белая лепнина, а сегодня там грязно-коричневая отделка, зияющая, как место взрыва – вывернутое нутро. Однажды Лондон будет блестеть с головы до пят, парк развлечений имени самого себя. Он перестанет разлагаться. Тогда это место будет мне нравиться. А так, с одной стороны, убывает, с другой – прибывает.
