Лори в этот вечер обслуживала столики, а не стояла за стойкой, поэтому налить мне за счет заведения не могла. Но я была при деньгах и даже собиралась заказать еще один коктейль, когда сидевший рядом мужчина повернулся ко мне и заговорил:
– А я вас узнал. Вы только что пели. Это же были вы?
Я кивнула:
– Да.
Я ждала, что он скажет что-то еще. Мужчины, которые подкатывали ко мне, всегда норовили что-нибудь добавить. Обычно что-то вроде того, что я прекрасно пою, да и сама тоже ничего. И сексуальная. «Красивая» или «сексуальная» – тут они делились примерно поровну. Рвались поведать мне, что одна из песен, которые я исполняла, перенесла их прямиком в то время, когда они делали то или сё или находились там или сям, а иногда пускались в разглагольствования, которые вызывали у меня недоумение: как это мой голос мог напомнить им о бывшей подружке, или о первой жене, с которой они давным-давно не живут вместе, или о маме?
Но этот больше ничего не сказал. Тоже кивнул и вернулся к созерцанию своего бокала: взбалтывал содержимое и разглядывал дно. Меня это задело.
– И как вам? – поинтересовалась я.
– Ну… – сказал он. – По-моему, недурно.
– Угу.
– Честно? Не в моем вкусе.
– Ах вот как.
Он опять замолчал.
– Тогда что же вы здесь делаете? – спросила я.
Я сидела на вращающемся барном стуле; он положил руку на спинку и развернул меня так, что я оказалась лицом к окну. Я хотела возмутиться, но по его отсутствующему взгляду поняла, что на мою реакцию ему, судя по всему, плевать, и подумала, что устраивать сцену как-то нелепо. Да и вообще – не то чтобы я в самом деле рассердилась. Скорее понимала, что должна.
Он ткнул пальцем за окно:
– Видите вон то здание?
– Серое?
– Оно самое. Найдите глазами пятый этаж. Нашли? Видите крайнее окно слева? Это мое. Я там работаю.
– Понятно, – сказала я. – Часто сюда заглядываете?
– Вам правда интересно?
– Ну вы же понимаете, о чем я.
Он слегка улыбнулся:
– Довольно часто, да. Думаю, я и раньше слышал, как вы поете. Хотя, возможно, это был кто-то другой.
– Все мы на одно лицо, да?
Он пожал плечами:
– Я же сказал, я тот еще ценитель.
– Так чем же вы занимаетесь? – не отставала я.
– Разбираетесь в финансах?
– Нет, не особо.
– Вот видите – я же на вас не дуюсь? Собственно говоря, это и есть моя работа, сегодня вот засиделся допоздна. Так что, отвечая на ваш первый вопрос, я сюда хожу не музыку слушать. – Он говорил так, словно объяснял ребенку, что у него нет времени рисовать пальчиковыми красками – слишком много дел. – Не поймите меня неправильно: уверен, вы прекрасно поете. Но я просто выпить зашел.
– Что ж, зато честно.
– Простите, если обидел.
Он улыбнулся и отвел взгляд.
Обычно бывает так. К тебе клеится какой-нибудь тип, и либо он такой недоумок, что прикидываешься дурочкой, восклицаешь «Да неужели!» или «Как смешно!» – и хохочешь как идиотка, чтобы не спугнуть его, хотя больше всего хочешь выплеснуть ему в лицо содержимое бокала. Либо, наоборот, попадается умник – и ему неймется тебя подколоть. Подставить ножку и посмеяться над тем, как ты растянешься на полу.
Но сегодняшнего моего собеседника нельзя было отнести ни к тому ни к другому подвиду. Я затруднялась с классификацией. Его было не понять. Во-первых, он, похоже, совершенно не стремился подобраться поближе. Одну руку положил себе на бедро, другой держал бокал. Ко мне больше не лез. Пожалуй, даже наоборот, отодвинулся, и я поймала себя на том, что наклоняюсь, чтобы услышать, что он говорит. В его словах не слышалось никакого отчетливого намерения. Казалось, ему все равно, как я их воспринимаю. Он бросал фразы небрежно, как люди швыряют объедки в собачью миску – вывалил, и ладно, а уж съест их собака или нет – какая разница.
– Я как-то не сообразил, что вы ждете бурной похвалы, – сказал он. – Простите.
– Ничего страшного. Просто, видите ли, мы, артисты, очень ранимые.
– Да ну?
– Еще как! – отозвалась я. – Так что, если слушатели не визжат от восторга, я делаю вывод, что им не понравилось.
– А для вас это важно?
– Ну да, – ответила я. – Иначе я начинаю думать, что все было из рук вон плохо, а от этого в душе артиста поднимается буря. Оглянуться не успеешь, как уже клеймишь себя последними словами, говоришь себе: хватит, пора посмотреть правде в глаза, признать поражение, ничего во мне нет и не будет – и все вокруг это понимают. Кажется, как будто рухнул в яму и пытаешься выбраться, а тебя забрасывают землей. И все только потому, что собеседник посмел начать разговор с замечания о погоде или о количестве людей на афтепати, а не перешел сразу к самому главному – как восхитительно ты поешь. Ведь, честно говоря, это единственная тема, которая нас интересует.
Я усмехнулась, подавая знак, что это ирония, но он, судя по всему, ее не уловил.
– Как все сложно, – сказал он.
– Очень, поверьте.
– Ну что ж, давайте я угощу вас чем-нибудь, и мы начнем сначала. – Он указал на мой пустой бокал: – Что будете пить?
– То же, что и вы, – ответила я.
Он повернулся к бармену, и, пока делал заказ, я его разглядывала. Значительно старше меня – конец четвертого – начало пятого десятка – и симпатичный. Можно сказать, даже красивый – что-то в нем было женственное, несмотря на широкие плечи и стандартную стрижку бизнесмена из Сити. Наверное, ресницы. У него были чудесные длинные ресницы, загнутые и светлые, прямо-таки девичьи. Но красота эта была холодная. Трудно понять, что за ней скрывается.
Бармен поставил перед нами два бокала.
– Что это? – спросила я. Налито в них было явно разное.
– Попробуйте, – сказал он. – Вам понравится.
Он оказался прав – мне действительно понравилось. Напиток был густой и сладкий, как сироп. Согревал горло.
– Так на чем мы остановились?
– Собирались начать сначала.
– Ах да. Точно. Итак…
Он крутанулся на стуле и оказался лицом к лицу со мной.
– Итак, – повторил он. – А я вас видел. Вы только что пели. Это же вы были?
Я кивнула:
– Да.
– Надеюсь, вы не сочтете меня слишком назойливым. А то лезу к вам с разговорами, нарушаю ваше уединение. Если хотите, чтобы я отстал, так и скажите. Я отстану.
Я промолчала.
Он продолжал:
– Просто хотел сказать: мне очень понравилось. Голос ваш понравился. Вы прекрасно поете. Честное слово, просто прекрасно.
Я засмеялась.
– Вот спасибо! Как это мило.
