Хотел бы я знать, задумываются ли люди о природе загадочного мира снов, в котором они проводят почти треть своей жизни? Науки наши так скудны, что мы не обладаем сколь-нибудь твёрдыми познаниями в этой области. Маги и прорицатели, укутавшись туманом тайн, за звонкую монету готовы благоговейно толковать наши сны, отыскивая в них пророческие печати судьбы или тайные послания душ, покинувших этот мир. С благоговейным трепетом внимаем мы этим откровениям, но истинны ли они?
И что же есть сон в этом мире?
В моей жизни встретилось ночное видение, которое следует назвать кошмаром, но единственно лишь потому, что, ничего не смысля в значении увиденного, я чувствую прилив ужаса, который не в силах избыть из своей души.
Вот он.
Луна и ночь. Даже кажется, что я не сплю. Я знаю, что это не так, потому что я в саду. Нет ветра. Повсюду шорох и тьма. А потом стали загораться огни. Это в окнах домов. Передо мной тоже есть дом. Он большой: продолжается и в длину, и в высоту, хотя ничего определённого я о нём сказать не могу. Повсюду шорох и тьма. Я не могу двинуться с места, стою и смотрю.
Я вглядываюсь и вслушиваюсь. Наверное, поэтому я вскоре замечаю балкон на втором этаже дома и две фигуры: женскую и мужскую. Они вместе, а мне становится неуютно. Никогда не любил подглядывать за влюблёнными. Зачем я здесь? Что мне здесь нужно?
Тьма и шорохи не дают ответов. Я по-прежнему прикреплён к одному месту, но уже слышу своё дыхание. Оно сотрясает меня, причиняя страшную боль. Я пытаюсь вдохнуть в себя как можно больше воздуха, но что-то мешает мне, словно в рёбрах застрял клинок. Меня осеняет эта догадка, и я чувствую, как по пальцам, которые сплелись там, в районе живота течёт что-то вязкое и липкое. Я умираю? А зачем здесь эти двое?
Вдруг всё вокруг начинает трястись от хохота. Влюблённые на балконе не замечают этого, а я не замечать не могу: источник хохота висит у мня над головой. Луна. Не такая, как должна быть при свидании влюблённых. Эта луна громадная, сливовая. Она смеётся, заходится в жутких уханьях и визгах. Становится всё темнее и темнее. Меня колотит дрожь. И самое страшное состоит в том, что плохо мне не от вытекающей из меня крови (её-то я во сне почти не чувствую), а вот от этого совершенно дикого, неудержимого хохота, в котором нет ничего человеческого…
От этого хохота Меркуцио просыпается в своей постели.
Солнце только выглянуло из-за горизонта, и Верона сразу стала другой. Это не расскажешь в двух словах, но как только город покидает тьма, то всё начинает меняться. Дома становятся не безликими препятствиями, а жилищами, дворцами и храмами. На улицы выходят люди, в которых можно узнать булочника, бакалейщика или мастерового. Куда-то исчезают искатели удачи в плащах и капюшонах. Исчезают кошки, стучат шагами ослы, лошади и колёса. Солнечные лучи радостно прыгают по водам реки.
Жизнь просыпается в городе.
Сон не покидает город мгновенно. Можно сказать, что Верона ещё спит. Окна домов по-прежнему закрыты, возле таверн ещё пусто, тихо и глухо в храмах. Всё это проснётся позже. Сейчас же город только готовится к пробуждению. Проснулись только те, кого бедность (а иногда и нищенство) гонят на улицы Вероны.
Тем удивительнее было видеть высокого господина в чёрном плаще, который внезапно возник на улице и твёрдым уверенным шагом направился к центральной площади. Он неизбежно притягивал к себе внимание рабочего люда, который волею судьбы оказался в этот рассветный час на улице. Кто-то даже снял шляпу, чтобы поприветствовать удивительного посетителя улицы, но высокий господин в чёрном плаще никак не отреагировал на это приветствие.
Идущий заметил, как возле угла дома колыхнулась тень и сверкнули хищные глаза. Уличный вор оценивающе посмотрел на этого человека, а тот словно бы невзначай положил правую руку на рукоять шпаги. Глаза сразу же исчезли во тьме, по достоинству оценив клинок или ту лёгкость и изящество, с которым рука нашла рукоять шпаги.
Где-то закричал петух.
– Джованни! Заткни свою птицу! – раздался в ответ крик недовольного горожанина.
– Когда я решу сделать из него суп, то кричать он уже не будет! – гаркнула в ответ толстуха в грязной одежде с зелёным передником.
– Милла, когда же ты сделаешь из него суп? – не унимался недовольный.
– Ты-то об этом точно узнаешь, Чиппи!
– Как? Ты позовёшь меня попробовать свою похлёбку?
– Ещё чего не хватало!
– Как же тогда?
– Ты перестанешь слышать петушиный крик!
Вокруг заухали и загоготали. Эти звуки выражали одобрение шутки Милли, но господин с чёрным плащом и шпагой никак не отреагировал на всеобщее веселье.
Улицы Вероны раннего утра не веселили и не пугали его. Он шёл вперёд.
Откуда-то на улицу вынырнула огромная повозка, гружённая бочками, которые распирались во все стороны, буквально закрывая всё пространство. Повозка двигалась медленно, её еле-еле тащила громадная старая лошадь, которая двигалась из последних сил и, казалось, сейчас свалится на булыжники улицы, не справившись со своим грузом. Тем не менее хозяин – высокий турок в чалме с хворостиной в руках – кричал и требовал на тарабарском языке, чтобы лошадь двигалась быстрее. Господин в плаще был вынужден сначала остановиться, а потом и задуматься над тем, как продвигаться дальше. Он повернул голову в ближайший переулок, видимо, обдумывая обходной манёвр, но потом резко шагнул к турку.
– Останови лошадь! – потребовал он. – Я пройду возле стены, тогда ты продолжишь движение.
Турок сделал жалостливо-кислое выражение лица и развёл руки в стороны, демонстрируя, что он не понимает, о чём его просят.
– Вот ведь чёрт! – выругался господин в чёрном плаще. Он без слов вырвал у него из рук хворостину, которой турок погонял лошадь, и бросил к стене ближайшего дома. Турок сразу же упал на мостовую и заголосил так, как будто бы его ошпарили кипятком. Вдобавок ко всему он принялся кататься по камням и смешно хлопать себя руками, будто сбивая невидимое пламя. Как по команде со всех сторон стали появляться турки в характерных одеждах. Некоторые из них были с палками или хворостинами. Человек восемь окружили человека в чёрном плаще. Намерения их не оставляли сомнения, а вокруг стали собираться утренние зеваки. Были среди них и Милла с Чиппи.
Один из турок указал на валяющегося и бьющегося в агонии сородича и что-то грозно сказал стоящему в круге человеку в чёрном плаще.
– Денег? – спокойно спросил окружённый.
Турок радостно закивал.
– Он должен встать, – сказал человек в чёрном плаще.
Без всяких указаний от кого бы то ни было лежащий на мостовой турок затих и тут же поднялся. Человек в чёрном плаще тут же вытянул вперёд руку. Его кожаная перчатка держала на весу маленький мешочек, который не оставлял никаких сомнений относительно своего наполнения. Глаза кивавшего турка радостно заблестели, и он отчётливо произнёс:
