Марина Ямит Зарецкая - Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы

(21)

А что расскажу тебе я в создавшейся ситуации? Не скрою, лекарство под названием «Nocturno» стимулирует меня писать. О Москве, Крылатском, «дипломатическом» районе, Чертаново, где были курсы по подготовке в иняз… Пьяная от таблеток, которыми лечила решение об эмиграции, я проскочила диеты, курсы, экономические предотъездные микромахинации по защите от квартирных воров при условии их (воров) попадания внутрь квартиры – смех сквозь слёзы и слёзы – мне тогда везло. Позвонила тебе, что вылетаю в Израиль, и купила золотистую зажигалку на память. 50 рублей были хорошими для меня деньгами, могла купить, допустим, хорошие туфли…

Я любила тебя на всю жизнь и хотела плакать, задаваясь вопросом, заправишь ты эту зажигалку потом или выбросишь. Мама ушла по делам, подсунув мне «Раковый корпус» Солженицына. И я позвонила тебе с опозданием. Причём тут методика астролога Сениуса?

Я просила у тебя аудиенции, я молча взяла бы у тебя «Столичную» сигарету (я не курила тогда) и ушла.

Потом я наплела тебе, что поехала в Израиль на две недели, вернулась… Ты «посеял» меня в Москве. Потом думали, сколько стоило позвонить из Хайфы в Москву часа на два… Как много ты рассказывал, что теряешь друзей, мне, своему биографу.

Фраза «разговор обо всём на свете» как бы предусматривает увлечённость, то, что «стороны» не могут наговориться. Этого-то не было, с его стороны, но говорили мы, как стало понятно по прошествии лет, обо всём на свете.

В незапамятные те времена определённый культурный уровень предоставлял возможность болтать о мирах.

Смею верить, я доставала этот уровень.

Я звонила и спрашивала: в каком случае по старой русской орфографии писалось «миръ», а в каком – «мiръ»? Что такое тавтология? Что такое скальды?

Это был единственный русский поэт, на которого мне не хватало русского языка.

Который курил «Пэлл-Мэлл» и «Парламент» и не мог курить «Ротманс» – это были (уже в Израиле) мои любимые сигареты. Который тогда в Москве собирался менять семинар, уходить от Анатолия Виноградова, т. к. тот путал фамилии.

У которого в подперестроечные времена был видик – редкость. На последних партах в старших классах все сидели пьяные.

Однажды я прочитала в каком-то юношеском журнале статью об ЛСД. И заявила с умным видом по телефону: «Когда человек колет ЛСД…».

Речь шла о видении звуков и Набокове…

«ЛСД не колют, – сказал Д. Н., – его на сахар капают».

А коробок анаши стоил 50 рублей.

А футболка на фотографии в «Вечерней Москве» была красной.

Но зато о рассказе Набокова «Условные знаки» – это я принесла новость на хвосте.

Это была единственная новость.

…Я сняла с себя кожу, вынула душу и оставила зажигалку в телефонной будке по дороге в Шереметьево.

Просила ведь папу пожелать мне вернуться в Россию. Не пожелал ничего, боялся за меня.

А я буду писать книгу в дурдомовской пустой столовой. О Денисе Новикове. Мне всё равно.

Новый день в дурдоме. Оказывается, тот старик не женится на своей молодой подруге – а просто так. Её отец – водитель такси – сутенёр, мать – проститутка, а как может быть иначе, гм? А она – подруга – украла у него – жениха – 250 шекелей. «Жениху» под 70, он толст до ужаса.

Расстояние до этого всего – в парсеках. Гремят уборщицы, я курю последние сигареты… Там, в Москве, может быть, ты бы меня отправил покупать сигареты.

(22)

В психушке есть ещё Сапир.

Я себе представляю, что творилось во ВНИИ НП в «сталинское время». И тебе – «надо», и тебе – «нельзя», и тебе…

Институт Нефтяных Пауков.

Он консультировал на немецком, русском, польском… Отдыхали и смеялись. И она взяла у него сигарету при всём ВНИИ НП – это был Натан, её разводной муж, они оба были из Катовице. Это знали все. А потом – я.

А ей всё равно было и не до дочери, и не до Арсения Тарковского, не до всего и всех. «Зеркало». Рахель. Апикорус.

А в психушке ещё лежит наркоман Элиягу. У него два сына в армии, офицеры, а сам он прыгал с 8-го этажа. Рамбам1. Тира2.

Начальница над уборщицами, Мазаль, угостила меня чаем с лимоном. Лимон я засыпала сахаром и догрызла.

Непонятно – в суд подам.

В 1989 году я пыталась жить твоей жизнью. Выражалось это в поездках в театры с цветами (есть на это средства) и звонках тебе по телефону. Ненадолго к тебе «на периферию сознания». Откуда я могла знать твоё сознание?.. Я и написать-то толком ничего не могла, пользы – ноль, любви – истерика. Кому это надо во всей-то дозе. А в малых – звонки.

(23)

Как я хочу в литстудию «Рим на земле»!..

А потом наркоман Эли рассказывал про призыв Рафуля, а кавказец Лёва, молодой парень, рассказывавший до того про «экономический бизнес», отпускал солёные шутки на иврите, а с Равиталь мы подружились.

(1)

Призыв Рафуля был в 1974—1979 годах после войны Судного дня, типа суворовских училищ. Наркоман Эли – из района Лода. Буйное отделение…

А ещё я снижаю количество сигарет за день.

(2)

Или Кошация приедет, или я к ней… О старом, о странном, о безбольном, о вечном (это Гумилёв).

Остальное приложится.

Я смотрю на мир из окна. И на уборщиц – зная, что не вернусь к кошмару этой профессии.

Наркоман Элиягу опять рассказывал, как бросался из окна от наркотиков и жизни. Он упал на ноги. Ему зашили бедренную артерию и ярёмную вену. Если я не ошибаюсь в анатомии. А потом, разумеется, в психушку.

Мне ещё предстоит понять – теперь я «сырой мансарды постоялец». Книги, книги, книги.

(3)

Спаси, звезда, от звёздной пыли, звёздного пыла, звёздной горести, звёздной болезни. Научи, звезда, как выжить Гению во Вселенной.

В этой ситуации.

Я так предчувствую, что я на верном пути.

У поколения Второй мировой войны была своя тайна, и носил эту тайну Арсений Александрович Тарковский, корреспондент той войны, не прославившийся своей поэзией.

В клубе «для свободного времени» я встретила Шимона. Шимон 8 лет в больнице, и у него таблетки артан (корректор) вызвали привыкание. Точнее, тоже наркоман. Таблетки сушат ему горло, и он всё время пьёт напитки. Это дорого стоит. Мать его ещё жива, у неё есть сиделка, а отец умер в 80 с лишним. Когда-то у Шимона была подруга – кибуцница, а раньше (или позже) денег у него было много, и он тратил их много и бесконтрольно – пока их больше не осталось.