Юлия Носкова - Родительский Дом

НОСКОВА ЮЛИЯ

РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ

Автор Носкова Юлия

Художник Чумак Ксения

НОВОСИБИРСК 2024

Мой буфет…………………..…….4

Старый чемодан……………….14

Платяной шкаф………………....25

Моя комната……………..…..…..33

Братья сервант и книжный шкаф……………………………….43

И в каждой вещи из родительского дома,

Частичка нас осталась навсегда…

Сколько себя помню, он всегда был там, на кухне у стены, слева от входа. Массивный, величественный, стоял широко расставив короткие толстые ножки и выпрямив спину. Вокруг него происходили события, сменялись поколения. Выросла моя старшая сестра и брат, подрастала я, вот уже и детей

сестры измеряют по его откидной дверце, она чуть выше обеденного стола. -Ну куда ты несешься? Видишь, я тесто завожу! Ворчит мама, вытирая руки о передник и рассматривая шишку. Племянник хмурится, шоркая ушибленный лоб.

–Смотри-ка, дорос! Ещё вчера спокойно пробегал под открытой столешницей.

Грозит пальцем.

–Впредь будешь осторожней!

Потом жалеет.

–Ничего, об этот угол и мамка твоя и дядя бились, все выросли, до свадьбы заживёт!

И сокрушается.

 -Теперь глаз да глаз, остаётся только ждать, когда перерастет!

В боковой дверце вставлен хитрый замочек с шариком, стоит потянуть на себя, шарик прокатывается и высвобождается из металлической планки.

– Щелк! –  Дверца открылась.

– Щелк! – Закрыто! Настоящая веселая музыка.

– Щелк, щелк!

Звук протяжный и звонкий, тонко отдается эхом по квартире, незаметно эту дверцу открыть нельзя. За дверцей прячутся лекарства, завёрнутые в бумагу, бутылочки с микстурами и травы в хлопковых мешочках. Зверобой – от простуды и поднять иммунитет. Пижма – если живот прихватит. Душица – хорошо успокаивает. Тысячелистник – розовый, женский. Белый – мужской.  Запахи смешались и пропитали дерево, пахнет осенью.

Внизу буфета, ездят по полозьям половинки. Нужно взяться за круглую выемку и потянуть – не всегда получается. Но там, между мешками с крупами, можно найти сгущёнку или конверт с леденцами, если повезёт. Сушеный компот, дольки яблок, сладко-кислые, такие вкусные, что слюна брызжет – невозможно не стянуть горстку.  Сверху, за откидной дверцей, прячутся разномастные пузатые сахарницы, горшочки с вареньем, медом и приправами. Кто и когда их приобретал, от каких они сервизов, почему собрались здесь? В какое это было время? Загадки, над которыми можно долго размышлять.  Ещё выше – выдвижные полочки, рядами на них уложены вилки, ложки, ножи. Это слева, а справа всякая всячина. Здесь, если скучно, можно порыться, чего тут только нет.  Настоящие сокровища. Куски бечевки, разноцветные стёклышки, через них все становится другим. Крышечки и пробки, свечи.  На самом верху, за стеклами, прячется большой столовый сервиз, дотянуться до него в мои 8 лет, можно, только если встать на табуретку. Огромные блюда с синей, голубой и золотой каемкой, тарелки, салатницы и толстобрюхая супница с небольшими ручками, расставленными в боки. Зачем ее слепили, если суп живёт в кастрюле? Она, как бабушка в накрахмаленном воротничке. Уже почти не двигается с места, но хранит память, о том времени, когда никто никуда не спешил, а ей – супнице, оказывался почет и уважение. Ее торжественно ставили в середину большого стола и доверяли хранить тепло с любовью приготовленной пищи.

…Буфету нигде не нашлось места, когда родительский дом безвозвратно разбирался по частям и рушился. Как же часто это случается, отчего-то быт, гордость, спешка, другие, взрослые потребности, вытесняют любовь, оказываются важнее тех истинных, всеобъемлющих, основополагающих вещей, о которых нельзя забывать.

Буфет не жаловался, не стонал и не плакал, молча и с достоинством держался, когда его, опустошенного грузили в машину и отправляли в гараж.  Он не входил вплотную к стене и поэтому пришлось слегка подпилить ему ноги, он выдержал и это. Силуэт в темноте лишь принял надменное очертание.  В последний раз прокрутился шарик, скрипнула дверца и сердце старого друга затихло навсегда…

Это был добротный, состарившийся, но не потерявший своей прочности, вместительный чемодан.

Он давно уже не покидал квартиру, прописался в ней и основательно засел, без перспективы и желания покидать полку на антресолях.

Пусть выбор местонахождения ему и не принадлежал, когда-то его даже возмутило грядущее будущее оседлой жизни! Постепенно, он смирился со своей участью, храня воспоминания о том, каким он был харизматичным. Как его – Чемоданов лоск, дополнял, подчеркивал безмятежность и грациозную праздность хозяина, вышагивающего по асфальту привокзальной площади. Находясь в лучшем настроении, свободном от невзгод и полном оптимизма.

Как это было, теперь, когда стрелки маятниковых часов на стене накрутили не один десяток километров, старик почти забыл, пребывая большую часть времени в меланхоличном, с легкой ленцой, апатичном состоянии.

Изредка поскрипывая, он только ворчал на сквозняки от открывающейся двери в нишу и спорил с лыжными ботинками о погоде. Те очень любили сухой мороз и зиму, тогда они были наиболее востребованы и могли показать свою прыткость и крепость в деле.

Возвращались пахнущие морозом, затем, подсушенные и разрумянившееся, как после бани, бывало разлягутся на полке и заводят долгий рассказ о стремительном скольжении по лесной лыжне, о том, как падал снег с задетой по неосторожности ветви, как потрескивали стволы старых сосен.