«Все можно узнать, было бы только желание».
А. П. Чехов.
Я с детства терпеть не могла свою странную фамилию по сравнению с «нормальными» Ивановыми, Смирновыми и т.д: слишком много издевательств и насмешек претерпела я из-за нее. На мои расспросы папа отвечал что-то о французских корнях, однако тогда мифический образ абстрактного француза не зацепил мое воображение, и лишь спустя десятилетия этот детский интерес вдруг возник вновь и больше не давал покоя. Но уже не было на свете ни папы, ни мамы, и расспросить было некого. А что мне было известно? Ровным счетом ничего! Разве что деда звали Александром, поскольку папа – Александрович. Вдобавок прибавлялась путаница с фамилиями. У папы были родные брат и сестра, но почему-то их фамилии писались иначе: у сестры – Корпион, у брата – Крепион, у папы – Карпион. Почему разные, какая верная?
Мне захотелось разобраться во всем этом и хоть что-то узнать о своем французском пра-прадеде. Составив для стимула таблицу рода с сиротливыми клеточками, я начала действовать.
Сначала написала двоюродному брату Жене в далекий Челябинск, и он ответил, что когда-то его мама, моя тетя Серафима Александровна, рассказывала ему о семейной легенде:
«Молодой парень пришел с армией Наполеона к нам в Россию. Он попал раненый в плен и был взят одним из ярославских дворян к себе в дом для обучения французскому языку своих чад. Прижился, женился, и пошёл наш род». Однако Женя не знал ни имени бабушки, ни причин разночтения фамилий.
Далее в поисках информации я поехала к двоюродной сестре Татьяне в ее ярославское «имение» Меньшиково. Мою идею о поиске французского пращура она приняла с восторгом и безоговорочно поверила в успех предприятия. Мы стали разбирать ее семейный архив, и в старенькой бабушкиной сумочке, где хранились пожелтевшие листочки старых документов (дожидаясь, видимо, своего часа,) мы обнаружили несколько важных бумаг.
Во-первых, копию свидетельства о рождении ее отца, Николая Александровича, старшего брата моего папы. Там были указаны его родители: Александр Дмитриевич и Ираида Степановна Крепион. Вот и появились в таблице неизвестные ранее имена, уточнилась и правильная фамилия – Крепион!
Во-вторых, нашлась автобиография дяди Коли, где он писал:
«Отец помер, когда мне было пять лет. В 1919 году после Ярославского мятежа 1918 года мать нас всех троих отдала в детский дом, т. к. не в состоянии было прокормить, а сама поступила работать тоже в детский дом».
Это была ценнейшая информация, и она стала отправной точкой. В ней крылась и причина путаницы с фамилиями. Осталось только среди десятков детских домов Ярославля найти детей Крепион и их мать Ираиду.
Так началось мое целеустремлённое систематическое расследование.
В июне 2010 года я сидела в Ярославском архиве и день за днем штудировала «Дела ярославских детских домов с 1919 по 1925 гг». В те времена в Ярославле было более двадцати детских домов. Это тысячи и тысячи страниц отчетов, заявок, списков, справок и пр., пр. – огромные пухлые тома с пожелтевшими листами и неразборчивыми почерками. Но я упорно листала, вчитывалась и опять листала все тома подряд! И – нашла!! Всех!!
На родовом древе стали появляться новые листочки, и одновременно возникали бесконечные вопросы, вопросы…
Конечно, незаменимым помощником стал интернет. Я требовала от поисковика информацию о фамилии Крепион. И под моим напором он сдавался.
На сайте ВГД (Всероссийское генеалогическое древо) я наткнулась на некую Елену, которая еще в 2004 году разыскивала своего деда Д. Д. Крепион родом из Костромы. Написала ей, но указанного адреса уже не существовало. И все-таки я ее разыскала. Ею оказалась моя троюродная племянница Лена (из рода Крепион).
На сайте ЯрИРО (Ярославского исторического родословного общества) познакомилась еще с одной троюродной племянницей, живущей в Череповце, Жанной (из рода Крепион) и тоже с костромскими корнями.
В социальной сети «Одноклассники» я нашла Дрона (Андрея) Крепион, ныне жителя Иерусалима. Написала ему, и что же? Оказывается, и он из Костромы, там родился его прапрадед. И Андрею была известна история о пленном французском солдате; однако он утверждал, что после плена француз остался где-то под Москвой! Как так? Ведь Москву я даже не рассматривала, поскольку речь все время шла о Костроме.
Эта информация стала неожиданностью, но дала новое направление поиску и принесло результат. Именно в московском архиве я обнаружила документы своего родного прадеда, Дмитрия Александровича Крепион, который и объединяет всех выше перечисленных мною родственников.
Чтобы достичь поставленной мною же перед собою же цели, я обошла, объездила, сделала запросы в десятки архивов; просмотрела и проанализировала немыслимое количество архивных документов; проштудировала труды отечественных специалистов по военнопленным 1812 года и воспоминания самих французских пленных. Нужно было понять алгоритм ассимиляции пленных французов в России: какие инстанции проходили, где могли «наследить».
Информация меня оглушала, захлестывала. Я анализировала, сопоставляла, распутывала, разгадывала как детектив. После лихорадочных метаний из стороны в сторону, хватания за ненужные документы, колоссальную, но ненужную потерю времени и сил, пришло более-менее четкое понимание алгоритма работы.
И вот уже образы ранее абстрактных фигур из далекого прошлого становились все четче и обретали в сознании не только плоть: я явно ощущала свою кровную связь с ними, понимала истоки своей индивидуальности, чувствовала силу рода (извините за пафос). Все это подогревало мой азарт и все больше внушало мне уверенность, что я добьюсь своего. И я-таки нашла его!!! Нашего пленного француза звали Alexandre, а его отца – Michael.
Это было трудно, утомительно, но невероятно увлекательно. Счастливые дни! Честно скажу, я не ожидала, что изучение родословной доставит мне столько удовольствия. Боже, это такой азартный процесс! Порой ищешь ключевой документ месяцами, уже теряешь надежду, и вдруг…! Эмоции бумага передать не может…
Я уже не говорю о мощной образовательной составляющей поиска. Изучение истории страны не по идеологизированным книгам и учебникам, а по первоисточникам, через судьбы своих дедов и прадедов открывает несколько иные исторические ретроспективы. Мне очень хотелось отразить ту эпоху, в которую жили наши Пра; ведь как говорил Гейне: «под каждой могилой лежит всемирная история». Поэтому рассказ выстраивала как историко-биографический.
Сколько таких фолиантов я пересмотрела… не счесть!
