Соня, медсестра отделения, ворвалась в кабинет без стука:
– Скорее, Сара умирает!
Доктор Сорин вскочил так стремительно, что кресло, в котором он только что сидел, отъехало на своих колесиках в другой угол кабинета.
– Скажи Люсио, чтобы сию секунду нес дефибриллятор и капельницу для вливания, если она еще не в палате, гипердозу глюкозы, три ампулы калия и несколько ампул адреналина. Живо!
Он бросился к лестнице, повинуясь выработанной привычке не пользоваться лифтом: сейчас не время для риска, каким бы ничтожным он ни был: а вдруг лифт застрянет между этажей…
* * *
Пока Метью бежал вверх, прыгая через четыре ступени, в его мозгу вихрем пронеслось воспоминание о первом разговоре с Сарой. Ее привез шофер на машине со специальным знаком, наверняка на той же самой, которой пользовался и ее отец, Филипп Филло, министр здравоохранения. Она приехала одна. Не вскрывая письма психиатра, который направил к нему эту пациентку, Метью уже знал ее диагноз. У нее была не только последняя стадия худобы, без пяти минут анорексия, имеющая психологические корни, от нее к тому же веяло неприступным высокомерием, которое проявлялось во всем: и в ее особенной манере одеваться, и в высоко вздернутом подбородке, и в повороте головы при разговоре. Пока Метью одним глазом пробегал строки письма своего коллеги, другим он наблюдал за Сарой. В кресле она сидела очень прямо, скрестив ноги и руки, крепко сжав губы, пренебрежительно разглядывала обстановку его кабинета. Да-а, задаст она нам хлопот, тут же подумалось ему. Все в ее манере держаться кричало, что пришла в это учреждение она не по собственной воле и что внутренне она будет всячески сопротивляться лечению. Метью подавил желание горестно вздохнуть и начал беседу.
Вот черт, воскликнул он про себя. Прибавь она несколько килограммов, девушка, сидевшая напротив него, была бы настоящей красавицей. Удивительные зеленые глаза казались неправдоподобно огромными на слишком маленьком личике без щек и без кровинки, лишь голубые вены просвечивали сквозь истончившуюся кожу. Черные волосы, потускневшие и ослабленные от недоедания, также больше походили на пыльную тряпку. Он увидел выдающиеся вперед ключицы и острые локти, оттопыривающие мягкую шерсть пуловера. Под узкими джинсами угадывались тощие бедра и колени.
Но при всем при том бриллиантовое кольцо! В ее досье упоминалось, что после блестящей сдачи бакалаврских экзаменов, на целый год раньше положенного срока и с очень высокими оценками, она вошла в число юных парижанок, подающих самые большие надежды. Затем, в течение четырех месяцев, она выдержала несколько очень трудных конкурсов, результаты которых, вполне определенно, могли бы решить ее будущее. Вот только при одном условии – что она будет еще держаться на ногах. Ибо тогда при росте метр шестьдесят девять весила наша умница 39 килограммов.
Как Метью и ожидал, Сара увильнула от ответов на большинство вопросов, а те немногие слова, что удалось из нее выжать, цедила сквозь зубы. Спасибо хоть согласилась остаться в клинике на месяц. А ведь могла и не уважить родительскую просьбу, как-никак совершеннолетняя. Но за столь короткий срок вряд ли можно было рассчитывать, что удастся увеличить ее вес больше чем на два или три килограмма. И это при условии, если она сама, добровольно, без принуждения, согласится принимать пищу, что вызывало у доктора большие сомнения.
* * *
На самом деле Сара показалась ему неизлечимой, в буквальном смысле этого слова. Она не раскрывала рта ни во время сеансов с больничным психотерапевтом, ни в часы приема пищи. Ничего не менялось. В худеньком, слабеньком теле обитала только железная воля, и ничто и никто, казалось, не могли смягчить ее. Кроме, может быть, Люсио, одного из помощников доктора, которого она одаривала иногда своей улыбкой.
