СТОРНО – бухгалтерский термин, означающий обратную запись с целью исправления ошибки. Обычно записывается красными чернилами, поэтому называется “красное сторно”.
ПРОЛОГ.
Возможно, кому-то кажется, что жизнь проходит день за днём, или ночь за ночью, у многих утро за утром. Но я теперь точно знаю, что она не проходит никогда.
Появляясь на свет, мы думаем, что начинаем жить с чистого листа, но это не так. Делая свой первый в жизни шаг, малыш и не подозревает, что лишь продолжает бесконечную цепочку шагов, теряющихся во мгле веков.
Привычно продираясь через будничную суету, мы всё время пытаемся примирить в себе добро и зло, совесть и корысть, милосердие и жестокость, и при этом вольно или невольно умножаем тяжесть лживого долга. И, когда этот гнёт становится невыносимым, каждый по-своему пытается избавиться от него, спасаясь в рабочем, алкогольном, наркотическом, спортивном или сексуальном угаре. Такова суть человека. Удивительно, но при этом нередко встречаются безумцы, уверенные, что жизнь началась именно с них и на них же закончится. Вызывающе размахивая своими пороками и страстишками, они торопятся впихнуть в себя побольше удовольствий и так куражатся, что напрочь забывают о невидимом нерве памяти, который тянется к каждому из нас из прошлого. В безумной сутолоке эта тончайшая нить незаметно обрывается и мерцающий маячок на пути в будущее тихо гаснет.
Странное дело, но некоторые личности умудряются жизнь за жизнью упорно вляпываться в одни и те же проступки, или ещё хуже – вообще ничего не делать. Иные добрые люди, придумавшие себе строгое мироустройство во главе с богом, называют такие жизненные оплошности смертными грехами. Они ошибаются, ибо смерти нет, а утверждаемый ими грех не что иное, как нагромождённая стена между настоящей жизнью и выдуманной.
На самом деле те бедовые провинности – это тяжкое обременение души, позволяющее человеку жить, но не дающее свободно дышать и искренне радоваться, мешающее подняться над обыденностью.
Но иногда таким бедолагам везёт, если на очередном повороте судьбы кто-то поможет им стряхнуть проклятый груз…
ГЛАВА 1
…Из безвидного сумрака поезд ворвался в бескрайнее пространство тёплого света. Промозглая муть нехотя отступила, и угрюмая стена тёмного тумана осталась позади.
Пыхающий дымом из высокой трубы старинный паровозик старательно тянул вереницу антикварных вагонов, постукивающих колёсами на рельсовых стыках.
Между тем пейзаж за окном постепенно менялся. Среди множества вспыхивающих солнечными зайчиками луж и водяных окошек появился лес. Сначала мелкий и чахлый он постепенно загустел и поднялся. И вот уже дорогу обступили могучие гиганты с неохватными извитыми стволами и высокими переплетёнными кронами, сквозь которые едва пробивалась небесная лазурь.
Паровозик натужно пыхтел и посвистывал, вытягивая вагончики из сказочного леса на простор живописной долины, очерченной далёкими синими горами слева и бескрайней водной гладью справа. Среди молодой зелени и цветников тут и там, словно сыроежки после дождя, пестрели разноцветные крыши аккуратных домиков, между которыми виднелись причудливые дома повыше.
Под перестук колёс поезд бежал всё дальше и дальше, и за окном продолжал меняться чудесный вид, завораживающий необыкновенно яркими и сочными красками природы.
За цветущими лугами появилась кромка наполненной светом рощи, за которой поблёскивала спешащая к морю река, прижатая с той стороны высокой грядой каменистых холмов. С моста открылся вид на вспыхивающий завихрениями и мелкой рябью светлый поток. Протянув вагоны по ажурным конструкциям, паровозик смело нырнул в туннель, ведущий в толщу холма.
Не успел я проморгаться в попытке избавиться от внезапной темноты, как поезд уже выбрался из дымного туннеля. Дорога разделилась надвое, потом ещё и ещё, продолжая многократно ветвиться. Наконец, избрав один из путей, поезд замедлился и направился к перрону небольшого уютного вокзала. Паровозный свисток совпал со слабым толчком, и поезд замер у обрамлённой пышной сиренью пустынной платформы. Я оторвался от удивительной картины за окном и впервые оглядел купе.
Напротив сидели и, не отрываясь, пялились в окно два совершенно обалдевших типа. Один худощавый, бледный с прилизанной причёской тёмных волос и хлыщеватыми усиками в старомодном клетчатом сюртуке, узких полосатых брюках, манишке и тщательно повязанном галстуке-бабочке. В наше время так одеваться мог либо бесстрашный оригинал, либо артист на съёмках фильма о временах поздней империи.
Другой красномордый, рябой, бритый налысо типус, с толстенной золотой цепью на шее и взглядом наглого барана. Его одежда полностью соответствовала облику: чёрная кожаная куртка нараспашку, красная майка-алкоголичка, спортивные штаны «Адидас», кроссовки. Типичный охмуратор фраеров ушастых, подвид человека – «грабарь обыкновенный». Оба одновременно повернули головы и уставились на меня.
– Господа, просите великодушно, если вас не затруднит, скажите, где мы? – промямлил худощавый, перебегая глазами с окна на меня, на мордатого и обратно. В его глазах плескался испуг, почти паника.
– Мля буду, ни хрена не секу фишку, – прохрипел мордатый, недобро зыркнув на меня.
– Понятия не имею, – я задумчиво почесал нос и продолжил, – меня зовут Павел.
– Афиноген, – дрожащим голосом произнёс худощавый, вытирая платком лоб и шею.
– Вован, – шмыгнул носом мордатый, продолжая сверлить меня взглядом.
Я немного задумался и решил отмотать ситуёвину назад:
– Дело ясное, что дело тёмное. Надо сопоставить факты. Предлагаю каждому вспомнить последние события. Иначе мы тут будем мозг ломать до морковкиного заговенья.
– А ты чё тут раздухарился не по масти? Что-то видок у тебя лягавистый. Может ещё на сознанку подпишешь? – сквозь зубы процедил мордатый, уставившись на меня исподлобья.
– Да, мне плоскопараллельны твои трудности, парень. Не хочешь, не говори. Надо сообразить, что почём, а ты ваньку валяешь.
– Пока не валяю, но навалять могу, – он выдвинул челюсть, дыхнул густым перегаром и процедил сквозь зубы. – Ну, лады. Давай разведём бодягу.
Я вопросительно посмотрел на Афиногена. Тот поёрзал, нервно вытер платком мокрые ладони, судорожно вздохнул и начал:
– Господа, третьего дня нарочный доставил мне депешу от генерал-губернатора с приглашением. В прошлом годе мне посчастливилось прислуживать маэстро Де Пуильри и перенять у него новомодные приёмы ухода за руками, кои называются маникюр. По рекомендации маэстро меня приняли в московском салоне мадам Жермен. Уж не ведаю-с, чем я приглянулся господину Балясину, но он протежировал меня нашему генерал-губернатору Великому Князю Сергею Александровичу. Ходили разные слухи о его увлечениях, Москва всегда полна сплетен. А в той самой депеше, адъютант Его Высочества господин Мартынов пригласил меня с инструментом обслужить Великого Князя. Господа, вы не поверите, как я обрадовался. Какая честь. Да и лишние ассигнации не повредят. К трём часам пополудни февраля четвёртого дня я уже битый час в нетерпении топтался у часовни Никольской башни, где мне было велено ждать. Замёрз, прошу прощения, как последняя собака. Чуток согрелся сбитнем, да с лотошником поболтал, а тут и карета. Ну, я с радостью и вышел вперёд, чтобы Его Высочество приметили-с. Едва карета поравнялась, как из толпы выскочил какой-то разночинец и что-то бросил. Более ничего не помню. Тёмная муть, всё крутится, потом светлое пятно, и вдруг я здесь. Кто-нибудь будет так любезен объяснить, что происходит-с, и где моя шапка и пальто. – Афиноген уставился на меня выпуклыми глазами и дрожащей рукой машинально пригладил набриолиненные волосы.
