– Так, значит, чем будешь заниматься, Ваня, ты ещё не решил?… Правильно, спешить не надо. Поживи гражданской жизнью, осмотрись. Ну, давай, твоё здоровье. И спасибо, что приехал, не забыл дядьку своего, – с этими словами плотный мужчина лет сорока чокнулся с молодым, рослым, средней комплекции парнем, после чего одним махом выпил стопку.
– Как же не заехать, столько не виделись. Родни-то у нас и так всего-ничего, – племянник тут же последовал примеру дяди, но водку выпил не сразу, а не спеша, с потягом.
– Говоришь, ранение у тебя не серьёзное было, на здоровье не скажется, ведь вроде прихрамываешь? – продолжал расспрашивать дядя, принимаясь за закуску.
– Не скажется, пустяк. Нога, это пройдёт, пуля навылет, кость цела. Через месяц-полтора совсем разработаю. А осколок, который в бок долбанул, он на излёте достал, поцарапал немного, – молодецки отмахнулся парень, цепляя на вилку квашенную капусту.
– Постой… Так ты, что два раза ранен был? – дядя смотрел вопросительно. – А матери писал, что один.
– Так я ж тебе говорю, первый-то раз пустяк, царапнуло чуть-чуть. Зачем мать понапрасну беспокоить. Меня тогда даже в госпиталь не отправляли. Осколок торчал, его вытащили в полковой санчасти, перевязали и всё, – парень продолжал энергично работать челюстями.
Дядя налил ещё по рюмке.
– Давай Вань, теперь за то, что живой остался. За это нельзя не выпить.
– Давай, – племянник не придал «возвышенному» тону дяди особого значения и опять тягуче сглотнул водку.
После паузы дядя, видимо, высказал то, что у него исподволь накопилось на душе:
– Знаешь Вань, когда дед твой про войну рассказывал, нам тогда это нормальным казалось, и мне, и матери твоей. Ну, дескать, отец наш за то и воевал, чтобы потом, ни детям, ни внукам не воевать. А вот сейчас сидим, я не воевавший дядя, воевавшего племянника. Неужто, и Сашке моему придётся? То, что с немцами тогда воевали понятно, к войне с американцами столько лет готовились, а воевать-то с чеченцами пришлось. Это, что случайность, ошибка? Скажи ты мне. А то у меня мозги ещё советские, я этих новых реалий постичь никак не могу.
– Не знаю дядь Лёш, может и ошибка, но точно не случайность. Они нас так ненавидят, словами не передать. Все ненавидят, и старики, что при советской власти выросли, и дети, и женщины. За десять лет такая ненависть не могла возникнуть, она столетиями копилась. А вот, почему у нас её раньше никто не разглядел? Это действительно непонятно.
– Думаешь, там это надолго? – дядя смотрел вопросительно. – Может Сашку не отдавать в армию, деньжат наскрести да отмазать, а?
– Не знаю дядь Лёш. Посмотрел я тут на пацанов, что от армии откосить хотят, и прямо злоба берёт. Не советчик я в таких делах, ты уж извини.
– А ты попробуй, поставь себя на моё место, Вань?
Племянник перестал жевать, сумрачно посмотрел на стол, на дядю, подумал и горестно усмехнулся.
– На твоё?… Не отдавай, дядь Лёш. Не дай Бог на Кавказ попадёт. Отмажь, если сможешь.
– И я так мыслю. Ведь как раньше было, когда я ещё служил. Говорили, пойдёшь в армию, там из тебя человека сделают. И ведь делали. А сейчас? Вон трупы, да калеки из армии той тысячами. Вообще-то, не мешало Сашке армейской жизни хлебнуть. Ветер у него в голове, хулиганит, школу пропускает. Кодлу сколотил, дерутся чуть не каждый день, на дискотеке, зимой на катке, девчонок вечерами пугают. Я уж в школу не хожу, мать вот на собраниях от стыда не знает куда деться. К нам домой сколько раз жаловаться на него приходили. Надо бы его в армию, но не в нынешнюю. В моё время стариковщина была. Ох, и шуму поднимали насчёт неё, боролись, искореняли. А ведь не так уж и плоха она была. Ну, первые полгода понятно, «салага» ты, и вкалываешь как негр, и службу тащишь. Вторые полгода уже легче, третьи вообще легко служить. Ну, а последние, стариковские, это ж лафа сплошная, всего делов, альбом дембельский готовить, да морду отъедать. И за два года ты как бы из дерьма в человека превращаешься. Нее, не так уж плоха та дедовщина была, имелся в ней смысл. Ну, а сейчас-то как? Давай ещё по рюмашке тяпнем… И скажи ты мне, я что-то не пойму, как же это тебя после срочной, ещё на контрактную угораздило? Ведь если бы дембельнулся вовремя, ты и на войну бы эту не попал, пули да осколки не ловил, – дядя залпом выпил.
Племянник тоже выпил не морщась. Водка, казалось, не оказывала на него никакого воздействия.
– Сейчас дядь Лёш, смотря где служить. Сейчас «чёрных» расплодилось как собак нерезаных. Там куда их не берут, ну во всяких там элитных частях, у стратегов-ракетчиков, на атомных подводных лодках, служба такая же, как и раньше, «деды» всем заправляют, молодые пашут. А в частях, что попроще, как у нас, в пехоте и тому подобных, где «чёрных» хотя бы с десятка два есть, то всё, амбец, они царствуют.
– Постой – постой Вань. Так их же сейчас меньше стало. Ни грузин, ни азеров, ни узбеков нету в армии. Отчего же их столько?
– Дядь Лёш, Северный Кавказ он страшней десяти Грузий и двадцати Узбекистанов, а он по-прежнему в России числится, кровь с нас пьёт. Я тебе говорю, полтора-два десятки их в часть попадает и всё – полки терроризируют. Ох, и как же они измываться умеют. И работу грязную ни дагестанец, ни карачаевец никогда делать не станет, кто угодно русский, татарин, чуваш, но не они.
– Так что же вы не могли собраться и морды им начистить? – удивился дядя.
– А как ты думаешь, почему наши урки с ними справиться не могут? Их бандиты и в Москве целые районы контролируют, и в других городах, а на юге, так и вообще целые города под ними. И все эти наши крутые выбить их не могут. Так и в казарме у нас было. Не везде, конечно, но в некоторых ротах было. Дружные они, намного дружнее нас. Они всегда своим на выручку бегут, даже если по жизни и ненавидят друг-друга, кавказец кавказцу всегда в столкновении против русских поможет. А у нас? Все порознь, меня не трогают и ладно. А они сегодня одного скопом подмяли, сломали морально, завтра другого. Вот так. А насчёт контрактной… Да, понимаешь, дядь Лёш, испугался я на дембель-то идти. Не поверишь, привык к казарме, да и получалось у меня там всё, стрелял хорошо, нормативы на отлично выполнял, сержантом стал. Что, думаю, домой приеду, ни денег, ни специальности. А тут как раз перед дембелем нас по контракту служить стали агитировать. Я и согласился. Думал денег поднакоплю, а там уж видно будет. Я ж воевать-то не собирался, да вот по-другому вышло. Но то, что я «чёрных» ещё в срочную узнал, мне потом на Кавказе ох как пригодилось. Но чеченцы, конечно, похлеще и карачаевцев и дагестанцев, звери так звери. Но, представь, на срочной я их боялся, да там все их боялись, даже офицеры… Так вот, когда я в Чечню попал, да с оружием в руках, я уже себя совсем другим человеком почувствовал, я их совсем не боялся, там не мы их, они нас боялись, перед русским с оружием в руках с них всё их зверство сразу слетало. Один чечен, мы его раненого взяли, немолодой уже мужик, лет, наверное, как тебе. Пока его в «фильтр» везли, разговорился. Мы, говорит, нохчи, самый храбрый народ на Кавказе, никого не боимся, зато нас все боятся. Единственно мы вас русаков боимся, но только когда у вас в руках оружие и у вас приказ стрелять. В открытом бою вас трудно одолеть. А вот в мирное время, мы вас в бараний рог скрутим, потому что мы с вами всегда воюем, а вы с нами только когда у вас приказ есть. Я и вспомнил свою срочную, не чеченцы, карачаевцы с дагестанцами нас в бараний рог, которые перед чеченцами всегда дрожали. Вот такая сейчас правда жизни. Давай, дядь Лёш, ещё выпьем и баста. Не хочется мне больше ни о войне, ни об армии вспоминать. Ничего хорошего там не было. Можно сказать, пять лет из жизни вычеркнул. И мой тебе совет, если сможешь, отмажь Сашку. Хулиганит, говоришь? Даже если пьёт и траву курит – ерунда. Зато живой будет, а дурь с годами пройдёт. Я вот тоже баловался, курил эту самую анашу, за деньги покупал, а сейчас даром давай, не буду. Главное, чтобы не колоться, если на иглу сядешь это всё, кранты. Так Сашке и скажи.
