И. Бражников - Русская литература XIX–XX веков: историософский текст

Русская литература XIX–XX веков: историософский текст
Название: Русская литература XIX–XX веков: историософский текст
Автор:
Жанры: Культурология | История России | Литературоведение
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2011
О чем книга "Русская литература XIX–XX веков: историософский текст"

В монографии предложено целостное рассмотрение историософского текста русской культуры начиная от первых летописей до литературы XX в. В русском историософском тексте особо выделены эсхатологическое измерение, являющееся его ключевым параметром, и скифский сюжет, в котором наиболее тесно и показательно переплелись главные темы литературы и общественной мысли России Нового времени.

«Скифство» синтезировало русскую культуру Х–XIX вв., преодолело ее роковую полярность (западничество – славянофильство). Одно только это обстоятельство делает скифский сюжет магистральным в культуре первой четверти XX в.

Автор исследования приходит к заключению о том, что русская литература историософична. Вплоть до XX в. русская историософия не конструируется, но составляет единый историософский текст, который является неразрывной частью христианской эсхатологии. Общая смысловая динамика историософского текста: от эсхатологической идеи богоизбранности Русской земли через историософию Третьего Рима к усилению эсхатологического напряжения к концу XIX в., которое разрешается революцией. Революция – это апокалипсис (откровение) русской истории, смысл которого предстоит еще осознать. Книга адресована филологам, культурологам, преподавателям русской литературы и отечественной истории, студентам, а также всем интересующимся русской культурой, литературой XX в., интеллектуальной историей России.

Бесплатно читать онлайн Русская литература XIX–XX веков: историософский текст


© И. Л. Бражников, 2011

© МПГУ, 2011

© Оформление. Издательство «Прометей», 2011

Введение

Проблема историософского содержания художественной литературы находится в начальной стадии разработки. За минувшее десятилетие в научный оборот были введены такие понятия, как художественная историософия>1, поэтическая историософия>2, историософская поэзия>3, историософский роман>4, историософский стиль>5 и другие.

Так, В. В. Полонский, например, считает, что «Художественная историософия есть не просто философия истории, а прежде всего перевод дискретного ряда философствования об истории на язык универсальных символов-мифологем»>6. Обосновывая методологически выдвигаемый им термин «поэтическая историософия», И. Ю. Виницкий оговаривает, что здесь имеется в виду «не… исторические штудии и общественная позиция, но поэтическое видение современной истории как части всемирной…»>7. Отсюда вытекает необходимость изучения поэтической семантики как адекватного способа выражения историософских взглядов и изучение историософии поэта как художественного текста, разворачивающегося во времени и реагирующего в своем развитии на сущностные исторические перемены.

Т. В. Николаева утверждает, что впервые вводит термин «историософская поэзия» в своей диссертации, давая этому понятию следующее определение: «Историософская поэзия – философско-религиозное содержание стихотворений о Родине… правомерная часть развития русской литературы, объединяющая в себе лучшие черты философской и гражданской поэзии»>8.

Несколько раньше заговорили о жанре историософского романа: «Мережковского по праву надо считать создателем в русской литературе исторического романа нового типа – романа философии истории, романа историософского», – отмечает Л. А. Колобаева>9. «Термин историософский роман появился в качестве жанровой номинации романов Мережковского и Солженицына», – уточняет Т. И. Дронова>10.

Насколько все эти понятия обоснованны, какие из них точнее определяют суть изучаемого предмета? В настоящей работе нами будет в частности предпринята попытка научной систематизации связей между историософией и художественным текстом. Одним из шагов такой систематизации является выдвигаемое нами понятие историософского текста.

Историософский текст (ИТ) – это коммуникативная система, знаками в которой являются исторические события. Эта система складывается или выстраивается на основе фактов, которые наделяются (сами по себе или в сочетании с другими) особыми значениями, так или иначе понятными тем, кто осуществляет коммуникацию. Суть этой коммуникации – загадка. Историософский текст, устанавливая особенные связи между событиями, наделяет эти события некоторой загадочностью, разгадка же осуществляется либо в самом тексте, либо выпадает на долю читателя, вовлекая его в событие и делая активным участником объяснения смысла происходящего. Таким образом, в ИТ смысл всегда определенным образом кодирован, и это важная составляющая коммуникации, которую не может осуществить читатель, незнакомый с историософским кодом.

ИТ в литературном произведении может раскрываться различными способами. Л. А. Трубина в своей работе предложила концепцию различных типов исторического сознания. «С учетом взаимодействия факторов: историософской проблематики и стилевой доминанты произведений – выделяются художественные типы исторического сознания в литературе первой трети XX в.»>11. Исследователем выделены 3 таких типа: эпический, символико-метафорический и мифологический. Данная концепция явилась значительным шагом вперед в изучении отношений между художественной литературой и историей. Опираясь на нее, в нашем случае мы говорим не столько о различных типах сознания, присущих конкретным эпохам и авторам, сколько о разных способах проявления историософского текста. Разумеется, термины «текст» и «сознание» не противоположны по смыслу, но взаимообусловлены. Мы исходим из того, что в историософской перспективе знак как символическое выражение исторического опыта и текст как система таких знаков опосредуют историческое сознание.

Прежде всего, ИТ может быть выражен собственно художественными средствами – метафорой, системой метафор, символами и т. д. Это проявляется, в первую очередь, в поэзии. «Двенадцать» и «Скифы» А. А. Блока, лирика М. А. Волошина, Н. С. Гумилева, Н. А. Клюева, С. А. Есенина, А. Белого и другие. Литература конца 10 – начала 20-х гг. XX в. дает целый ряд таких символов и метафор – по сути, ключей к пониманию сложнейшей темы революции. Поэтическое восприятие истории, или, если иначе, поэтическая историософия, оказывается в России первичной. На это восприятие уже как бы «накладываются» прозаические пласты, разрабатывающие историософские темы революции.

Примеры достаточно очевидны: найденные Блоком метафоры ветра, метели, вьюги, впоследствии без существенных семантических изменений (иногда с добавлением оценочности), проникают в прозу А. М. Ремизова, Е. И. Замятина, Б. Пильняка, А. Н. Толстого, М. А. Булгакова, Г. В. Иванова и других. Можно, конечно, рассмотреть версию, что эти метафоры, в свою очередь, восходят к историософско-публицистической фразеологии, вроде карлейлевской «демократии, опоясанной бурей»>12, но тут как раз есть семантическая разница, и немалая. «Буря», конечно, не метафора, к концу XIX в. это уже аллегория, устойчивый публицистический штамп (известен факт, что Горький впоследствии стеснялся своей «Песни о буревестнике» как художественно слабой вещи). Блоковские же метафоры были принципиально новы и продолжают привлекать к себе внимание исследователей и интерпретаторов, несмотря на существующую уже огромную литературу. И наша работа здесь не исключение.

Далее историософское содержание проникает в публицистику и дает ряд жанров – очерк, хроника, дневник. «Попытка создать собственную историософию влечет за собой поиск и эксперимент в области жанра», – пишет П. Г. Опарин в связи с публицистикой и поэзией М. Волошина>13. Фактически можно даже говорить, что историософский текст здесь до известной степени порождает жанр. Таковы «Апокалипсис нашего времени» Розанова и «Взвихренная Русь» Ремизова, таковы «Окаянные дни» Бунина и «Россия распятая» Волошина.

Наконец, художественный текст, в особенности роман, по своей жанровой природе допускает исторический анализ, историософские рассуждения от лица автора или героев. Итак, если мы говорим об историософских метафорах и символах в поэзии, об историософских жанрах в публицистике, то роман и в особенности роман-эпопея предполагают уже развернутые и законченные историософские концепции.

Но историософские концепции не возникают в одночасье, история как живой опыт противится произвольному конструированию. Ценность «сочиненных» историософий не велика, они не вписываются в «большой» текст, который, что важно, складывается постепенно. Для нас принципиально то, что вплоть до начала XX в. русская историософия


С этой книгой читают
«Логос» – один из старейших независимых гуманитарных журналов, возникших в постсоветский период. Журнал продолжает западническую традицию, развивая ту интеллектуальную линию русской культуры, которая связывает его, в частности, с дореволюционным «Логосом» – международным ежегодником по философии культуры, издававшимся в начале XX века.За время своего существования «Логос» эволюционировал от журнала профессионально-философской ориентации, выполняв
Своеобразным символом его творчества стал «Angelus Novus» со знаменитого рисунка Пауля Клее. «Так можно представить себе ангела истории: его лицо обращено в прошлое, где он видит катастрофу, нагромождающую руины на руины, – пишет Беньямин. -Он хотел бы остановиться, оживить погибших, но из рая дует ураганный ветер, который неудержимо несёт ангела истории в будущее; этот ураган мы и называем прогрессом… Катастрофа есть прогресс, прогресс есть ката
Ираклий Андроников! После этого имени хочется поставить восклицательный знак. Недаром вся страна узнавала этого ученого и в лицо, и по голосу. Он был и замечательным исследователем, и писателем, и актером. И обладал детективными способностями, раскрывая тайны русской литературы. А потом рассказывал об этом с таким вкусом и талантом, что невозможно оторваться от его книг. В этом издании мы собрали самые увлекательные литературные расследования Анд
Эта книга – собрание эссе, посвящённых странам европейского Средиземноморья и окрестностей с собственными рисунками и обложкой автора. Каждое эссе может быть прочитано почти вне связи с остальными, но их отбор и последовательность отражает идею о происхождении и развитии отдельных национальных культур под влиянием изначального центра нашей цивилизации – Италии и Рима, которые до сих пор постоянно находятся в фокусе культурных интересов Западного
У Татьяны все замечательно. Закончили с мужем строительство дома. Пора обзаводиться потомством. Но неожиданно такое продуманное и заслуженное счастье рушится. Начинаются нешуточные жизненные испытания, которых ну никак не должно было быть. Пришло время разобраться в том, что за невидимая сила дергает за ниточки, превращая существование в страшный фарс.
Леся всю жизнь знала, что рассчитывать она может только на себя. И после всех бед и несчастий, которые судьба ей подкидывала еще в юном возрасте, она справилась, выстояла. Даже семью создала, как у всех. Ну и пусть развод, зато она встретила Его. Заслужила! Выстрадала! И ее любит, и детей, пусть и не своих, обожает. Скоро Леся за границей будет жить. Только почему все вокруг не рады за нее? Почему так встревожены ее счастьем самые близкие люди? И
Философская повесть в лучших традициях модернизма. Путешествие сквозь время и расстояние, уводящее главного героя всё дальше от бессмысленной повседневной суеты и приводящее всё ближе к самому себе. Духовные поиски и метаморфозы личности, изысканно вплетенные в клубок событий, людей и случайных встреч. Аллегория на жизнь, если бы жизнь сама была аллегорией.Содержит нецензурную брань.
На что способна похищенная миниатюрная принцесса, «проспавшая» собственную помолвку и потерявшая первого жениха королевства?! Ждать спасения и молить о пощаде или, может, упасть в обморок? Не дождётесь! Сломать нос грозному дракону и получить сдачу в виде мощнейшего заклинания! Обзавестись недюжинной магической силой и с нежностью приложить двух обнаглевших эльфов! Едва не разнести пол академии и поженить ректора и декана зелёного факультета, охм