Предисловие ко второму изданию
Впервые книга «Русская рулетка» увидела свет еще до победы чиновничьего феодализма – то есть на рубеже первого и второго президентского срока Владимира Путина и, естественно, до выбора Дмитрия Медведева в президенты Российской Федерации. Книга очень четко расставляла акценты 90-х, и с большим удивлением можно отметить, что она вновь стала актуальной после того, как члены семьи Бориса Николаевича Ельцина стали давать иные оценки последнему десятилетию XX века.
Совершенно неожиданно для ряда так называемых демократов 90-е стали восприниматься чуть ли не как наша классика, античность. В тот же самый момент, по меткому выражению Глеба Павловского, для некоторых ура-патриотов такой же античностью является советский период. На мой взгляд, ошибочна как одна, так и другая точка зрения, поэтому так велика актуальность этой книги и поэтому необходимо ее продолжить и обратить внимание на ряд новых тенденций, появившихся за пять лет, прошедших после ее написания.
Если угодно, второй срок президента Путина является подтверждением печальной мысли, которая звучит так: демократия, бесспорно, крайне неудачная форма управления страной. Единственная проблема в том, что она же и единственно возможная, так как другие еще хуже.
В конечном итоге попытка отойти от демократии в России не предпринималась. Было бы честнее сказать, что предпринималась попытка прийти к демократии, но она оказалась настолько слабой и неудачной, что даже при всем желании возвратиться было бы некуда. Поэтому, как уже отмечалось в книге, то, что наивно считалось демократичными 90-ми, на самом деле было антикоммунистическими 90-ми. К сожалению, антикоммунизма оказалось не достаточно ни для построения справедливого общества, ни уж точно для создания нормальной капиталистической экономики.
Кроме того, если важной задачей первого президентского срока Путина была победа над олигархическим капиталом, то во время второго срока вдруг стала ясна цена этой победы.
С ужасом надо отметить, что структура, победившая дракона, успешно заняла его место. По большому счету, при том, что люди получили некое временное благополучие – благодаря, в частности, перераспределению средств, благоприятной конъюнктуре, высоким ценам на нефть и, бесспорно, социальной ориентированности многих федеральных программ, – не было сделано главное. Так и не удалось создать систему, обеспечивающую правовое, экономически ориентированное государство, в котором было бы приятно, свободно и безопасно жить.
В начале осени 1990 года я встречался с президентом США Джорджем Бушем, тогда еще просто, а ныне старшим. Человек триста активистов Национального республиканского комитета, пришедших на ужин Президентского клуба, долго рассаживались десятками за большие круглые столы, украшенные табличками с их именами.
Каждый стол был окружен штакетником политкорректных разнополых, разновозрастных и разноцветных официантов в белых куртках. Они должны были олицетворять равенство возможностей, и, кроме одежды, их объединял жуткий английский, который они коверкали всякий на свой лад. Потом нас невкусно кормили, не спрашивая о предпочтениях, а просто меняя блюда по некоей не слышимой нами команде.
А может быть, я уже все забыл и память услужливо заменяет такими воспоминаниями реалии того события. Ведь все это мне так представлялось. Должно быть, и еда была хороша, а я просто страшно волновался, вплоть до атрофии вкусовых рецепторов.
Я точно помню, что очень ждал выступления президента, которое и состоялось после десерта, но вот что он говорил? Остались какие-то обрывочные воспоминания об этом вечере и фотография, на которой Джордж, Барбара и я – что забавно, все настоящие (это я к тому, что меня часто спрашивали, не фанерные ли они, а я всем хохмил: они, мол, нет, а я так да). Говорил правду: я тогда был, ну, если и не фанерный, то точно деревянный. Буратино – руки-ноги не гнулись, во рту пересохло, улыбаюсь в объектив фотоаппарата так, что челюсти сводит, и мелькает рой дурацких мыслей от «так если бы было надо, я бы его прямо тут голыми руками задавил» до «а ведь за такую фотографию и орден Красной Звезды могут дать».
Это я привожу мысли из советской части мозга, другая же гордилась мной и была счастлива: именно благодаря ее активной мыслительной деятельности я и оказался на этом ужине и минут десять стоял рядом с президентской четой, говоря о судьбах России. Барбара Буш, очаровательная всеамериканская бабушка, смотрела на меня с нескрываемым удивлением: я был единственным неамериканцем среди участников вечера, не одетым в куртку официанта. А г-н президент вежливо завязал со мной разговор о советско-американских отношениях. Тогда мы были в моде, примерно как в какой-то период времени увлечение икебаной, а потом плетеной ротанговой мебелью, и обсуждение шло на уровне великосветской беседы, краткой, улыбчивой и ничего не значащей.
Мне запомнилась моя фраза во многом потому, что перед тем, как произнести, я раз двадцать проговорил ее про себя, опасаясь совершить ошибку в построении или произношении, – разговор-то мы вели без переводчиков. Я сказал: «Нельзя давать деньги – разворуют, лучше выдавать кредиты оборудованием и технологией, а вот деньги в России отследить невозможно, и уже завтра на них вырастет новый дракон». Буша эта идея удивила, хотя не думаю, что он ее запомнил. Скорее это было изумление тем, что я, 27-летний в ту пору нахал, даю какие-то советы, а не поддерживаю плавное течение беседы междометиями.
Чтобы не возникло ощущения моей бесконечной мании величия, уточню: никакой моей заслуги в нахождении в столь знатном обществе не было. Просто так распорядилась судьба. Мой друг, Джон Хатавей, был активным республиканцем и поддерживал президента всем, чем мог, от денег до сбора подписей, а я был рядом с ним, так как буквально за пару месяцев до этого приехал преподавать в университет штата Алабама в городе Хантсвилл по приглашению, инициированному Джоном. И уже вместе с ним стоял на ступеньках алабамского Капитолия в столице штата городе Монтгомери, собирая подписи в поддержку солдат, участвующих в операции «Щит пустыни», – то есть речь идет о первой иракской кампании.
Вы бы видели озадаченные лица американцев! Услышав мой призыв на английском, очень далеком от их фонетических стандартов, они спрашивали: «А каких именно солдат вы поддерживаете, молодой человек?» Сейчас это представляется какой-то сказкой, иллюзией. Это было не единственное, чем я, да и все мы, приехавшие в то время из Советского Союза работать или учиться, изумляли американцев. Я помню, как Джон, критически посмотрев на меня, забраковал мой прекрасный финский темный костюм, в котором можно было легко выдержать двадцатиградусный мороз, настолько он был плотным, и замечательные светло-серые ботинки «Саламандра», купленные по талону в магазине для новобрачных на улице Димитрова в Москве, которые я всегда гордо носил с белыми таллинскими теннисными носочками, и чудо какой пакистанский батник с клапанами и погончиками. Да и темный галстук из неведомого природе полимера тоже его не впечатлил, хотя я всегда надевал на особо важные мероприятия этот боекомплект и никто не жаловался.
