Глава 1
Пакистан. Лето 1991 года
Солдат висел на гимнастической перекладине шестые сутки, и уже бесконечные шестые сутки с редкими перерывами на еду и сон Ренделл наблюдал за ним. Только извращённый мозг Майкопффа мог назвать это зверское сооружение гимнастическим снарядом. Два металлических, выше человеческого роста столба соединялись такой же металлической перекладиной. Ноги и руки солдата были разведены и притянуты к столбам ржавыми, покрытыми запёкшейся кровью цепями. На ночь цепи ослабляли, и солдат падал на землю, спёкшуюся под нестерпимым жаром в стекло.
Ежедневные пытки советского солдата начиналось с первыми лучами солнца. Сначала – десять ударов палками. Несильно. Только затем, чтобы разбередить незаживающие раны предыдущих экзекуций. Затем – слегка подсоленная вода, заливаемая через широкую воронку в рот, и несколько вёдер очень солёной воды, вылитых на всё тело. И целый день под палящим солнцем. И несколько раз в день обливание ведром нечистот. И миллиарды кружащих вокруг него мух. И плюющие в лицо проходящие мимо повстанцы. И так шестой день подряд до наступления сумерек.
Вечером – вода в рот принудительно, полбочки воды из брандспойта снаружи, бесконечная ночь на сырой земле, а утром – всё с самого начала. Обычно истязуемые сходили с ума уже на третий день, максимум на четвёртый. Сходили с ума, умирали или ломались. Этот ещё держался. Жил и держался, только иногда что-то бормотал. Камеры бесстрастно фиксировали каждый его жест и движение губ.
Ренделл не понимал, чем этот солдат так заинтересовал Майкопффа. Нет, конечно, это был уникальный образчик советского фанатизма. За год солдат висел на перекладине седьмой раз и уже давно должен был умереть или сойти с ума, но он стоически цеплялся за жизнь. Ренделл взял лист с установочными данными советского солдата, хотя он и так прекрасно знал, что там написано.
Старший сержант взвода разведки 56-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады был захвачен в плен почему-то в 1989 году, хотя его часть была выведена из Афганистана в августе 88-го. Упрямый Колесникофф, захваченный два года назад на самой границе с Таджикистаном, воевал уже лишних полтора года. Чуть больше года скитаний по отрядам повстанцев в качестве бессловесной рабочей скотины и один год здесь, на специальной базе Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Америки.
Русского ломали уже целый год. Конечно же не только его, но его особенно. Жесточайшие пытки, избиения и унижения сменялись почти человеческими условиями одиночных и общих камер древней крепости, в которой располагалась база, но за всё это время солдат не произнёс ни одного внятного слова, кроме своего имени и звания. Документов ни у кого из погибших в его группе не было.
Сам сержант выжил только чудом. Контуженный в самом начале боя, он пришёл в себя уже в конце его и отбивался до последнего патрона. Командира большой группы повстанцев и его заместителя, неведомыми путями получивших сведения о местонахождении разведывательно-диверсионной группы русских, старший сержант зарезал сам. После их гибели централизованного командования в банде не осталось, и несколько отколовшихся моджахедов вместо того, чтобы убить его, забрали и продали сержанта.
Раненый и контуженый молодой парень уже через несколько часов пришёл в себя, а затем смог ходить. Его поразительная живучесть и мужество позабавили Саида Мохсмени, которому русского солдата продали уже на третий день в нарушение всех инструкций, и тот выжил.
За год пребывания на базе советский солдат пытался бежать три раза, и однажды ему это почти удалось. Отловили его только через четверо суток. Шестеро моджахедов и «зелёный берет» погибли, ещё пятеро моджахедов были ранены, и, если бы не прямой приказ Майкопффа, солдата забили бы прикладами и палками сразу после поимки, но игнорировать приказы старшего советника ЦРУ дураков не нашлось. Мигнёт – и эта база раем покажется, а проштрафившегося моджахеда повесят на перекладину и забудут о его существовании. Один восемь дней провисел, хотя сдох уже на четвёртый.
Фамилию русского Ренделл зачем-то произнёс вслух: Колесникофф. Как и остальные русские фамилии, она что-то означала, но для старшего эксперта Центрального разведывательного управления Соединённых Штатов Америки она не значила ровным счётом ничего, кроме сухих строчек ежедневных отчётов. Равно как и судьба этого забытого всеми солдата.
Уже два года как русские ушли из Афганистана, бросив своих солдат в руках диких и кровожадных дикарей. Иначе Ренделл отряды повстанцев не называл. Бросив своих солдат и забыв про них. Совсем. Навсегда вычеркнув их из жизни некогда великой страны, раздираемой сейчас внутренними распрями.
Ренделл торчал на этой базе уже больше пяти лет, практически не вылезая из неё. Редкие поездки на отдалённые базы повстанцев в поисках советских военнопленных не в счёт. И если раньше, пока русские были в Афганистане, это имело хоть какой-то смысл, то сейчас это было бесполезной тратой времени, средств и сил. Но мнение Ренделла его непосредственного руководителя Дэвида Майкопффа интересовало в самую последнюю очередь, отчего Ренделл просто физически ненавидел русского упрямца.
Ренделл поднял глаза от напечатанного текста, взглянул в монитор камеры и вздрогнул. Солдат осмысленно смотрел прямо на него и что-то говорил. Ренделл протянул руку, увеличил громкость динамиков и тут же принялся вызывать Майкопффа.
Русский монотонно, с небольшими паузами произносил только два слова:
– Я согласен.
Русский сломался. Майкопфф, как всегда, оказался прав.
* * *
– Я – Колесников. Старший сержант Колесников. Колесников я. Колесников. Ивановская область, город Фурманов, улица Садовая, дом сорок восемь. Детский дом. Колесников я. Живу на даче в саду. У меня нет родственников. Колесников. Старший сержант разведвзвода. Радист. Александр Колесников. Колесников.
Сашку Колесникова убили первым. Снайпер специально стрелял по радисту и рации. Попал, разумеется. Потом прилетело всем нам. Костя Савушкин, свердловчанин – очередь из пулемёта наискось в грудь. Олег Салуянов – две пули из ДШК в живот. Кровавые ошмётки вылетели из спины. Осколочно-фугасная граната из РПГ взорвалась под ногами у крымчанина Мишки Остапчука. Это всё, что я успел увидеть в самом начале своего последнего боя.
Взрыв рядом со мной. Нас не собирались брать живыми. Знали, что опасны. Знали. Просто знали, что мы будем здесь. Мы были нужны мёртвые, чтобы не смогли рассказать, что «духи» ждали нас в точке эвакуации, а вертушки не прилетели.
