Лера, ноябрь 2021 года
— Господи, ты совсем не изменился! — выкрикиваю, теряя самообладание, удары сердца разносятся курантами в висках, горло опаляет хранившаяся годы ярость.
— А ты бы хотела видеть меня другим? — он идет в наступление, прищуривается точно так же, как тогда, кривит губы. — Или, погоди… Ты вообще не хотела меня видеть? Так?
— Прошло десять лет! — ору я сквозь шипастый ком в горле, царапающий и мешающий дышать.
Мне хочется вцепиться в это красивое лицо, хочется оставить на нем сочащиеся кровью полосы, ровно такие же, какие он оставил на моей душе, когда…
— И тебе этого хватило?! — отголосок эмоции проявляется в заходивших желваках и сжатой челюсти, и тут же скрывается. Конечно, ледяной принц, черт его дери!
Я задыхаюсь, захлебываюсь собственными словами, своими чувствами, которые он сейчас, как и раньше, множит на ноль, обесценивает. Как он может?! Как у него совести хватает так говорить?! Я умирала по нему десять лет назад, сдыхала, как самая преданная из псин. Училась жить заново, без него, с трудом, через боль, слезы, чувства, такие больные, еще хуже, чем эти, но я училась жить без него, как могла. И все это время он был жив. Жил без меня десять лет, пока я задыхалась! Как он смеет теперь пенять мне этим?
— Или ты рассказываешь мне все, или убирайся, — цежу я, до боли в костяшках сцепляя кулаки, до полумесяцевых шрамов от ногтей на ладонях.
— А то что ты мне сделаешь? — еще шаг в мою сторону, и мне приходится пятиться. Отступать, сдаваться, терять и без того свои шаткие позиции. – Побежишь к своему сумасшедшему?
— Макс, хватит, — я слежу за его взглядом, скользящим по моим рукам, прожигающим свитер и, кажется, даже кожу. Только от взгляда этих серых глаз по моей спине уже пробегают мурашки. Как во снах. Как в тех кошмарах, из которых меня больше некому выдергивать.
— Не то что? — его слова оседают пеплом где-то внутри меня. — Закрой глаза, представишь, что я – это он. Тебе же так легче будет, да?
— Я закричу, — выдавливаю из себя. Я не верю себе. И он не верит. Не слушай его, Лера, не слушай.
— Давай, золотая девочка, — он быстрым движением хватает меня за шею и слегка сдавливает, считывая пульс, подчиняя. — Так он делает? Да? Кричи.
Макс ломает меня, комкает, как ненужную бумажку, и знает об этом. Он всегда так делал. Всегда заставлял меня бороться за него с самой собой. Худшее, что может сделать мужчина, и единственное, чего я всегда мазохистски желаю, находясь рядом с ним. Только с ним ли? Его запах заполняет ноздри, добирается до мозга, чтобы его отключить. Терпкость, свежесть, табак, кожа… Все, как и раньше. Лучше так, лучше с ним, чем в вечном ожидании, в вечном “нельзя”. Я — абсолютно лишенная воли перед его напором, перед его силой, властностью, которая сводила меня с ума тогда и сводит сейчас. Но при этом словно бросает мне спасательный круг. Давай, рухни в него, и будет легче. Он — абсолютно не принимающий ничего, кроме своего мнения, своего желания, своего контроля надо мной и всем, что он считает важным. Хотя, клянусь, я никогда не была уверена, была ли важна я.
Он невесомо проводит носом по моей щеке от уголка губ и до самого уха. Дрожью прошивает до боли в коже. От этого практически целомудренного движения и запаха сигарет, смешавшегося с его дыханием, у меня словно натягиваются все нервы, прохудившиеся канаты скручиваются узлом внизу живота. Я непроизвольно и слишком шумно выдыхаю, не справляясь с управлением собственного тела, а он усмехается, жестоко, беспощадно. Знает, как действует на меня.
— Никто не пахнет так, так ты, — Макс словно достает эти слова из моей головы и произносит их сам. Мой же язык тяжелеет, не в силах повернуться, чтобы сопротивляться ему.
Он всегда так делал. Читал мои мысли и обращал их против меня. Хотя, возможно, все дело в том, что я не умею скрываться от него. Не умею быть с ним не собой. Не могу оттолкнуть, потому что это почти то же самое, что оттолкнуть саму себя.
— Давай как раньше, — прикусывает мою мочку слишком острыми зубами (или это я, как оголенный провод, слишком ярко принимаю сигналы), чуть тянет вниз так, чтоб я закинула голову. — Скажи мне, чтобы я уходил.
Его горячая, как сам ад (мой личный ад), ладонь забирается мне под свитер, едва касаясь очерчивает ребра, заставляя меня часто дышать сквозь стиснутые зубы, подбирается к краю кружевного лифа, обводит косточку, немного приподнимая мою грудь костяшками пальцев.
— Макс, — даже такие незамысловатые ласки сносят мне крышу. Тони в нем, Лера, лучше в нем.
Тело вспоминает его мгновенно, будто он всегда был рядом. Будто всегда его руки лежали на моей коже, потому что так правильно. Потому что так нужно. Мне. Ему. Обоим.
Собака признала своего первого хозяина. Так пошло, стыдно и бесхребетно, но именно так.
Его пальцы ныряют под тонкую ткань, и по типу сигареты сжимают мой твердый сосок, оттягивают его, отпускают и трут, вызывая у меня уже несдерживаемый стон. Я цепляюсь рукой за его плечо, чтобы не рухнуть замертво. Я тот самый утопающий, а он — то, что может меня спасти. Мне уже все равно, что мы находимся в чужой квартире, плевать, что за страшные вещи тут происходили, неважно зачем мы пришли. Мне просто необходимо, чтобы он меня поцеловал. Прямо сейчас.
— Ты моя, помнишь? Ничья больше. Они все уйдут, и у тебя опять останусь только я, твой ненавистный кошмар, — втягивает в себя кожу чуть ниже уха, и я прикрываю глаза, отдаваясь, забываясь, растворяя себя в нем собственноручно. — Ты всегда будешь рядом. Я так сказал. И мы со всем справимся.
И к черту, что справиться со всем ужасом между нами просто невозможно. К черту все, что может мне сейчас помешать снова утонуть в нем. К черту… Сейчас я хочу быть обманутой, и я ему верю. Почти.
