По ту сторону Стены, в Анцельстьерре, в безоблачном небе сияло полуденное солнце, а здесь, в Древнем королевстве, всего-то в трех милях от Стены, клубились тучи и солнце уже садилось. Зарядил обложной дождь – даже лагерь разбить не успели, как ливень хлынул стеной.
Повитуха дернула плечом, поправляя сползающий плащ, и снова склонилась над лежащей женщиной. Дождевые капли падали с ее носа на запрокинутое вверх лицо незнакомки. Дыхание белым паром клубилось у губ повитухи, а вот ее подопечная, похоже, уже не дышала.
Повитуха вздохнула и медленно выпрямилась: этим одним-единственным движением было сказано все. Женщина, незадолго до этого прибившаяся к их лесному лагерю, умерла: она цеплялась за жизнь ровно столько, сколько было нужно, чтобы дать жизнь младенцу, лежащему теперь подле нее. Но едва повитуха взяла на руки жалкий комочек, крохотное тельце в свивальнике вздрогнуло – и застыло недвижно.
– И ребенок тоже? – спросил один из тех, кто стоял вокруг. На его лбу красовался только что нанесенный древесным пеплом знак Хартии. – Значит, в наречении нужды нет.
Его рука потянулась стереть знак со лба, но резко остановилась на полдороге: чьи-то бледные бескровные пальцы сомкнулись на его запястье и одним стремительным движением рванули руку вниз.
– Не бойтесь! – произнес невозмутимый голос. – Я не желаю вам зла.
Бледные пальцы разжались, говоривший ступил в круг света от костра. Люди неприветливо наблюдали за ним; руки, начавшие уже рисовать в воздухе знаки Хартии либо потянувшиеся к рукоятям мечей и тетивам, не расслабились.
Незнакомец шагнул к неподвижным телам и склонился над ними. Затем обернулся к собравшимся и откинул капюшон. Лицо его оказалось мертвенно-бледным – лицом человека, чьи пути пролегают вдали от солнечного света.
– Меня называют Абхорсен, – проговорил он, и от слов его толпа всколыхнулась, как будто он кинул громадный тяжелый камень в стоячую воду. – И нынче ночью наречение все-таки состоится.
Маг Хартии опустил взгляд на сверток в руках у повитухи:
– Абхорсен, ребенок мертв. Мы – странники, жизнь свою проживаем под открытым небом, и она зачастую сурова. Мы знакомы со смертью, милорд.
– Не так хорошо, как я, – отозвался Абхорсен с улыбкой: его белое, словно бумага, лицо пошло морщинками в уголках глаз, губы раздвинулись, обнажив столь же белые зубы. – И я говорю вам: ребенок еще не мертв.
Маг попытался выдержать взгляд Абхорсена, но дрогнул, отвел глаза и обернулся к остальным. Никто не двинулся, не подал знака, но вот наконец одна из женщин промолвила:
– Что ж… Это дело несложное. Отметь ребенка, Арренил. Мы перенесем лагерь к броду Леови. Догонишь нас, когда закончишь.
Маг Хартии согласно кивнул, и остальные разошлись сворачивать едва разбитый лагерь: им совсем не нравилось, что приходится сниматься с места, но еще меньше хотелось задерживаться рядом с Абхорсеном – это имя было одним из тайных невысказанных страхов.
Повитуха положила ребенка на землю и повернулась было уходить, но Абхорсен остановил ее:
– Подожди. Ты понадобишься.
Повитуха пригляделась к ребенку: это была девочка, и, кабы не ее неподвижность, могло показаться, что малютка просто спит. Женщина слыхала об Абхорсене, и если девочка все-таки выживет… Повитуха осторожно подняла сверточек и протянула его магу Хартии.
– Если Хартия не… – начал было тот, но Абхорсен взмахом бледной руки оборвал его на полуслове.
– Посмотрим, какова воля Хартии.
Мужчина вновь глянул на ребенка и вздохнул. Вытащил из мешочка склянку и, держа ее в воздетой руке, громко и нараспев прочел первые строки одной из Хартий – то самое заклинание, в котором перечислялось все, что живет и растет, или жило некогда, или вновь возродится, и связывающие их воедино узы. По мере того как он говорил, в склянке разгорался свет, пульсируя в лад с заклинанием. Но вот маг умолк. Он коснулся склянкой земли, затем знака, начерченного пеплом на лбу, и наконец опрокинул ее над ребенком.
Яркая вспышка озарила окрестный лес: светящаяся жидкость выплеснулась на детскую головку, и жрец воскликнул:
– Волей Хартии, что связует все сущее, нарекаем тебя…
Обычно в этот момент родители называли имя ребенка. Сейчас заговорил только Абхорсен и произнес:
– Сабриэль.
Едва имя прозвучало, как пепельный знак исчез со лба жреца и медленно проступил на лбу ребенка. Хартия приняла наречение.
– Но… но она же мертва! – воскликнул маг Хартии, опасливо ощупывая лоб, чтобы удостовериться, что пепла больше нет.
Ответа он не дождался: повитуха неотрывно глядела через костер на Абхорсена, а Абхорсен глядел… в никуда. В его глазах отражались пляшущие языки пламени, но он их не видел.
Вокруг него медленно заклубился стылый туман – и пополз к магу и к женщине. Те шарахнулись прочь и укрылись по ту сторону костра; им очень хотелось оказаться как можно дальше от этого места, но страх не позволял обратиться в бегство.
Он слышал детский плач. Это хорошо – если бы девочка уже ушла за Первые Врата, ее не удалось бы вернуть без более серьезных приготовлений, а дух ее неизбежно ослаб бы.
Течение было сильным, но он хорошо знал этот участок реки и обходил вброд омуты и водовороты, грозившие затянуть его на дно. Он уже чувствовал, как воды выпивают его дух, но воля его была сильна, так что забирали они лишь краски, но не сущность.
Он помешкал, прислушался: плач звучал все тише. Абхорсен вновь устремился вперед. Возможно, девочка уже у Врат и вот-вот пройдет сквозь них.
Первые Врата представляли собою завесу тумана с одним-единственным темным проемом, сквозь который во внешнее безмолвие утекала река. Абхорсен поспешил туда – и резко остановился. Девочка еще не прошла сквозь туман, но лишь потому, что ее схватили и подняли над водой. Там, воздвигшись над черной водой, обозначилась тень – темнее самих Врат.
Тень была выше Абхорсена на несколько футов, бледные болотные огни пылали на месте глаз; от нее исходил тошнотворный запах мертвечины – смрад, несущий с собой жар такой силы, что даже холод реки ощущался не так сильно.
Абхорсен медленно надвигался на тварь, не сводя глаз с ребенка, которого чудище небрежно придерживало на сгибе бесплотного локтя. Малютка спала, но беспокойным сном, ворочалась, тянулась к твари, ища материнскую грудь, а тень старалась держать руку с младенцем подальше от себя, точно маленькое тельце было раскаленным или жгуче-ядовитым.
