Омров не любили – даже те, ради кого они проливали свою кровь, относились к ним хуже, чем к шелудивым бродячим псам. Лишь пинков отвешивать не решались, что неудивительно – ну кто в здравом уме рискнет не то что пнуть омра, а просто косо на него посмотреть? Нелегко решиться на столь безумное деяние, зная, что при самом благоприятном исходе останешься одноглазым – омры не любят, когда на них косятся, и способны наказать нахальное око без промедления. Их боялись, ненавидели, тайно презирали и украдкой плевались вслед. И на это были многочисленные причины.
Жизнь на плоскогорьях Раввелануса неженке вряд ли понравится: скудные почвы каменистых долин; зимы с жестокими ветрами, примораживающими мясо к костям; сырые пещеры или подземные жилища с очагами, скудно подкармливаемыми высушенными экскрементами и отвратительным местным углем, испускающим тяжелый смолистый дым. За статус народа, оберегавшего Подступы, приходилось платить многочисленными жизненными лишениями. Главная радость омра – наесться досыта. Если говорить откровенно, то подобные события в жизни горца случались нечасто: едоков в Раввеланусе много, а вот еды – наоборот… И пришлось им стать героями поговорки: «Ланиец жрет все, что шевелится, а остальное догрызет омр».
Омры пережевывали листья ледяного лавра и запускали в зеленую массу клубок белесых земляных червей. Дождавшись, когда те раздуются и потемнеют от слопанного угощения, отправляли их на каменную плиту – получался тошнотворный национальный деликатес с труднопроизносимым названием. Замоченными в уксусе грызунами заедали нанью – не менее отвратительный национальный напиток, приготовляемый из перебродившей слюны и косточек кизила. Очень много наньи уходило на поминках, но закусывали там вовсе не крысами – в дело шло тело усопшего. Двойная выгода: сытная еда и отсутствие необходимости в кладбищах – даже кости перемалывались в съедобную муку. Если омр слишком долго задерживался на этом свете, его обычно навязчиво поторапливали с собственными похоронами. Самых мудрых, правда, иногда оставляли – ими пополнялся совет старейшин клана. Если в клане рождался ребенок, его приносили этим старейшинам, и свихнувшиеся от хронического голода высушенные старики решали его судьбу. Достаточно одного мнимого или реального изъяна – и все: забракованный младенец отправлялся в кухонную пещеру, где из детской крови и костной муки почивших взрослых приготовляли… Впрочем, лучше не надо об этом – по части изобретения омерзительных блюд омрам равных не было.
Ни одна из серьезных войн народов Изголовья Мира не обходилась без участия омров. Солдат из них делать не требовалось – они ими рождались. Эти самые преданные рабы династии кровью доказывали свою полезность. Идеальные воины: первые на стенах вражеских городов; стальное острие ударного отряда, прорубающее самый плотный строй; отличный заслон против любого противника – хоть пешего, хоть конного.
А после боя… После боя омры с удовольствием вспоминали обычаи предков. Участь пленников была незавидна: смерть им предстояла небыстрая и предельно изощренная. Серьги́ в левое ухо воин не получит до тех пор, пока не изобретет своего варианта пытки или не усовершенствует чужого. А вражеский дух, покинувший истерзанное тело, приглашал всех участников истязания к трапезе.
Омра невозможно накормить досыта – даже запихав в свою утробу целого кита, он найдет местечко для пары цыплят. Национальная привычка набивать брюхо впрок делает его безразмерным. А кровопролитная война – это постоянная мясная диета, – омрам воевать нравилось.
Гроза пеших и конных, лучшая пехота всех земель… Против бронированных драконов многократно проклятого Энжера сталь их секир оказалась бесполезной.
Омров было пятеро. Кряжистые воины в видавших виды доспехах, проглядывающих из прорех разнообразного рванья, накинутого на тела в несколько слоев. Здесь были и потрепанные кавалерийские плащи, и грязные женские платья, и даже шелковые простыни, утащенные из спален явно не последних людей Гедании. Омры к холоду привычны, но здесь, на заснеженном перевале, даже столь закаленных бойцов стужа способна превратить в ледяные изваяния. И кровь запекшаяся виднелась – вроде не чужая, хотя и вряд ли вся своя. Перевязанные руки, скрученная тряпка, прикрывшая глаз, воспаленное месиво развороченной щеки – крепко некоторых потрепало.
Очень печально, что их раны оказались не смертельными… Тропа ведь здесь всего одна. И, что вдвойне печально, она узкая. Шаг в сторону – и голос сорвешь от крика, пока вниз лететь будешь. Обойти эту седловину по склону не выйдет: многометровый слой рыхлого снега держится там непонятно на чем – пройти не позволит. Здесь вообще в здравом уме никто в такую пору не появляется – весенние лавины обожают скидывать беспечных дураков в пропасть. Старик, наверное, из ума выжил, раз на такое приключение решился. Да еще и мальчика с собой прихватил. Стоит теперь, устало опираясь о простецкий дорожный посох, равнодушно осматривая смертельную преграду, возникшую на пути, – пятерку потрепанных омров.
Омры голодны – это было понятно с первого взгляда, – к тому же сытых омров в природе не существует. Здесь ведь нет ничего, кроме камней, льда и снега – вещей явно несъедобных. Обычные солдаты, уцелевшие после разгрома, могли рассчитывать хоть на какую-то поддержку от крестьян долин, но только не омры: никто им не подаст даже крошки от черствой лепешки. Путь мародерства не приведет к сытости – суровый народ Гедании легко расправится со столь скромной шайкой, да и про отряды карателей не стоит забывать: выследят быстро. Им оставалось одно – уходить отсюда, прорываться к плоским вершинам родного Раввелануса.
И при этом по пути не протянуть ноги от голода…
Старик не из тупых крестьян – явно «бывший». Раз так, то никто его теперь не хватится, и никто не станет за такого мстить: аристократы сейчас гибнут, будто колоски под косами жнецов; смерть одиночки – лишь перерезанная соломинка этой кровавой страды. Этот нахохлившийся древний ворон был обречен, как и его тощий мальчик. Омрам ведь нужна еда. Путник еще не понимал, с чем столкнулся, иначе бы давно осел в снег от ужаса, неудержимо расслабляющего колени. Мальчик, пожалуй, соображал быстрее: в его огромных васильковых глазах разве что слепой не заметил бы тревоги. Спасения не было: их личная трагедия – всего лишь один из многих рядовых эпизодов этой бесконечной войны. И пусть война уже проиграна, кровь, пролитую однажды, не так-то просто остановить: она будет литься вновь и вновь. Династии больше нет – омры свободны от вассальной клятвы и ничем здесь никому не обязаны. Перед ними на узкой тропе стоит желанное мясо, а не повелители; мир резко изменился, а чувство голода осталось прежним.
