Вера родилась в апреле, когда воздух наполнился запахом спелой весны, а зимние холода почтительно отступили, предоставив место яркому солнцу и первой несмелой зелени. Детство Веры прошло быстро и незаметно, как это бывает у людей живущих на природе, с ранних лет приученных к тяжелому крестьянскому труду. Из детства в памяти Веры остались незнакомые запахи духов, исходившие от красивых городских родственников, которые приезжали к её родителям на легковой машине. А ещё запомнился вкус парного молока, которое мать приносила из хлева в большом эмалированном ведре кофейного цвета и ставила это ведро на стул возле стола.
Когда Вера немного повзрослела, ей захотелось быстрее стать высокой и красивой, как Патрисия Каас, чтобы можно было каждый день ходить в кино, слушать музыку и загорать на пляже. Но вместо этого ранним утром Вере нужно было вставать с теплой постели, есть овсяную кашу и тащиться с тяжелым портфелем в школу, которая располагалась за деревянным мостом через речку, рядом с заброшенным парком.
После школы Вера вновь проходила через запущенный парк, потом долго учила уроки и с грустью смотрела в окно, за которым зеленел яблоневый сад. Потом полола гряды, собирала спелые ягоды черной смородины, поливала огурцы и помидоры. В общем, её детство чем-то напоминало плохой двухсерийный фильм. В одной серии – школа, в другой – дом, а между ними – солнечный промежуток, продуваемый всеми ветрами, в котором то вишня цветет, то опадает с деревьев желтые листья.
В детстве Вера жила исключительной способностью по-особому видеть мир. Она врастала в него, как юное дерево врастает в благодатную почву, и не чувствовала между собой и миром каких-либо существенных противоречий.
Сколько себя помнила, Вера всегда выполняла родительские указания, старалась выслушать их советы, вникнуть в бабушкину молитву, которая иногда дополнялась пеньем птиц, доносящимся из сада. Но во всем этом шуме, шелесте и бормотании для неё не существовало ничего желаннее первого солнечного луча, который нехотя пробивался в суверенные сумерки её спальни через облако тюлевых занавесок и рисовал на белой стене красивые силуэты земной растительности. Однажды она увидела в этих рисунках стебли осоки, потом – россыпи одуванчиков, а как-то раз разглядела даже силуэт юноши на фоне белых облаков.
Потом в ее жизни появились мальчики с крупными коротко стрижеными головами, от которых пахло то свежим ветром, то грубым мужским одеколоном, то дешевым табаком. Мальчики постоянно говорили гадости и норовили ущипнуть за ягодицу. Поэтому юность пришла к Вере как бы некстати, неожиданно, отодвинув в сторону детские грёзы. Она принесла с собой первые разочарования, первые утраченные иллюзии и неосуществленные планы. Юность, кажется, была уже не такой цветной, как детство, и порой стала утомлять по вечерам присутствием грусти и одиночества. Зато манящие всполохи любви на ясном горизонте будущего заставляли трепетать неопытное сердце и мечтать о чем-то возвышенном, нездешнем, неземном. И будущего у неё впереди было так много, как ржаного поля за садом, как неба над линией горизонта. В это будущее можно было плыть и плыть, постепенно приближаясь к холмистой зрелости. Правда, было ещё непонятно, что такое сама жизнь? Это – продвижение вглубь непознанного, или – возвращение в себя, к своей истинной сути, потому что глубь души и глубь неба вдруг стали равнозначны.
Последнее, что она запомнила в юности – это загадочно-печальные стихи Есенина, грустные новеллы писателя Голсуорси и первый сковывающий поцелуй в щеку, который холодил кожу, как капля дождя. Того мальчика, который её в первый раз поцеловал, она не любила, старалась на него не смотреть и не замечать, потому что он был отличником и читал на уроках газеты. А, самое главное, от него никогда ничем не пахло – даже свежестью, если он возвращался с яркой весенней улицы. Он был всегда опрятен, чист и сух, как желтый лист из старого гербария, который готов рассыпаться от первого случайного прикосновения.
***
После школы Вере пришлось устроиться разнорабочей на Хлебоприемный комбинат. Так ей посоветовали родители, потому что старшие дети разъехались по городам получать образование, а старики остались в деревне одни. Надо же было за ними кому-то присматривать. Помогать. Видимо предполагалось, что Вера может получить высшее образование заочно, если такое желание у неё появится. К тому же большого рвения к учебе она никогда не проявляла и не чувствовала в душе вполне определённого призвания к чему-либо. Правда, было такое время, когда ей хотелось устроиться на работу в лесничество, чтобы гулять по лесу с утра до вечера, но женщин лесников ей видеть не приходилось, поэтому желание связать свое будущее с лесом вскоре угасло.
Работая на Хлебоприемном комбинате в ночную смену, Вера очень уставала и поэтому передвигалась по территории предприятия медленно, пытаясь понять что-то важное в его гудящем и пыльном пространстве. Её одноклассницы вскоре подали заявления в институты и техникумы, а она не решилась этого сделать. Не хотела ссориться с родителями. Никуда дальше районного центра она не ездила и не чувствовала большой потребности в освоении мира. Ей казалось, что этот мир не может ничем её удивить. Он не больше и не интереснее того мира, который находится у неё в душе.
Однажды вечером Вера принялась очищать от грязи железную опалубку зерноприемника. Взяла в руки метлу и приступила к работе. Весь день шел дождь, обшивка бункера кое-где стала скользкой, и Вера не удержалась на тонкой железной конструкции. Несколько раз отчаянно взмахнула свободной рукой, пытаясь удержать равновесие, вскрикнула, испуганно выкатила глаза – и полетела вниз, в черную бездну железного подземелья, где работал ленточный транспортер…
Что было потом, она не запомнила.
Две недели Вера была без сознания. Родителям сообщили, что нужно готовиться к худшему, что медицина иногда в такой ситуации бывает бессильна. Хотя организм у Веры крепкий и сейчас вся надежда только на это. Несколько дней после консилиума больная не приходила в себя. Её мать поседела за эти страшные дни, отец перестал заниматься физкультурой и тайно молился каждый вечер, выходя в тёмный сад под осеннее звездное небо. Младший брат появлялся в школе с заплаканными глазами и удручающе бледным лицом. Бабушка повторяла, что сейчас вся надежда на Бога, на его великую милость к нам грешным. Только Он может свершить чудо. Поэтому надо не плакать, а молиться, просить у него помощи…
И чудо свершилось. Через какое-то время Вера пришла в себя, но, к сожалению, в новом для окружающих качестве. В качестве молодой симпатичной дурочки с озорными глазами. Во всяком случае, так показалось всем, кто её окружал в первые дни после выздоровления, когда она вдруг заговорила о политической концепции современного мира, где в основе всего лежит ложь и стяжательство, где маленький человек ничего не значит, как песчинка на речном дне, которую несет холодное течение времени, а куда – неизвестно. Всё, что он может – это созерцать и предчувствовать, сносить обиды и ждать перемен, пока Бог не наградит его за терпеливость каким-либо редкостным даром.
