День не заладился даже не с утра, а с ночи. Жара не отступала которую неделю, воздух плавился и гудела голова, несколько раз женщина просыпалась в мелком поту, и, пройдя на кухню, на автомате брала пачку сигарет на подоконнике, закуривала и смотрела в черную пустоту из окна, глаза постепенно привыкали к темноте и уже спокойно различали деревья, застывшие как на фотографии, так как ветра не было, далекий редкий рев автомобилей, доносящийся с соседнего дома, за которым была довольно оживленная трасса, но ночью машины ездили там мало, однако порой их рычание и визг разрезали тишину, напоминали, что утро настанет, городской механизм обреченно обретет все доступные ему звуки и вместе с вываливающимся солнцем откроет новый будний день, где ничто не ново.
Смотреть по утрам в зеркало на себя она очень не любила. Прекрасно осознавая, что выглядит старше своих лет, она, как и любая, очень критично рассматривала свое лицо, после небольших водных процедур марафетила лицо и тело и тут же отправлялась на ту же кухню пить кофе.
– Что ночью не спалось? – Нас молодых вспоминала. – Что-нибудь интересное вспомнила? – Пыталась, но не очень получилось. – Разговоры по утрам с мужем обычно были веселыми, но в этот раз у нее не было особого настроения шутить, и последняя фраза была сказана вроде как с юмором, но с немного странным вздохом. – Если ничего не вспомнила, значит ничего и не было. – Ну почему же, было. Если бы не было, то у нас и детей бы не было. – А, ну да, немножко было.
Как-то ужасно медленно и долго все было в этот день, и дорога на работу, и ужасная куча всяких мелких надоедливых дел. Она работала директором филиала идущей в гору фирмы, и отношения с начальством головного офиса как-то становились прохладными: на порой ненавидимых планерках и заседаниях ее рассказы о каких-либо успехах либо сталкивались с тишиной, после которой тема была переведена на другое, либо указывались тут же недостатки, связанные с этой темой, которые легко можно найти в любом предмете. Мысль о том, что ее хотят заменить была очень неприятна. В какой-то момент своей работы торговым представителем на этой фирме, когда она была еще полненькой и веселой, ей предложили работу супервайзером. Тогда ей все казалось простым и радостным: и свое почти всегда красное лицо, и пухлость тела, которая не мешала весело танцевать на корпоративах, и новая должность, которая позволяла больше не ходить взад-вперед по рынку в любую погоду, а спокойно заниматься пусть даже рутинной работой, но более соответствующей возрасту. Теперь ей глубоко за сорок. Ее юмор, простота и трудолюбие наконец привели ее к тому месту, которое она давно хотела занять, но оно не было слишком устойчивым: как сказала как-то давно противная ей худая и желчная помощница завсклада: «Наши директора долго не держаться. Максимум года три» – Ей было особенно неприятно то, что работая в фирме более пятнадцати лет, она уныло осознавала, что эти слова правдивы.
Сегодня ничего не радовало: ни недавно купленный в машину видеорегистратор, ни сплетни с коллегами, ни даже любимое пирожное, которым ее угостила молодая логистка. К вечеру, окончательно и так испортив себе настроение, она с крайне неприятным удивлением обнаружила, что муж пьян. – Нельзя было хотя бы выходного дождаться? – Зачем? Мне все равно на машине не ездить, я ж не ты. – Вот и плохо, что почти под полтинник, а ни машины, ни стремления к чему-то. Одни тупые разговоры и умничанье. Давай теперь еще ноющим бухариком стань, почему у тебя ни к чему нет стремления, почему? – Здравый настойчиво говорил, что выпившего мужа лучше не трогать, но остановиться она уже не могла. – Че, опять на работе нервы вытрепали, а отрываться на мне решила? – Мою работу не трогай, со своей разберись. Я хоть к чему-то стремлюсь. А ты? Образованный весь такой, и что? Экспедитор в фирме. Сейчас уже давно экспедитор и водитель это одна единица, только ты все ездишь с водилой и собираешь деньги, неужели ничего больше не хотелось делать, чтоб увеличить доход, лучше одеться, меня чем-нибудь порадовать. Нет, только сидеть, ныть. Нажраться. Класс.
– Да? И чем же ты такая великая стала? Что машину подержанную в кредит взяла, да роль таксиста на себя примерила. От того, что у тебя тачка появилась, ты мужиком не стала. Как ты не понимаешь, что ты стала жалкой? Диета твоя дурацкая, худеешь все, чтоб соответствовать тамошним стареющим потаскухам, красишься как на панель, цвет волос такой, что любая Мальвина умерла бы от зависти. Ногти размером с палец убийственно яркого цвета, резкий парфюм и крупная дешевая бижутерия, нахрена тебе это все? Ты думаешь, что возвратишь себе молодость этой дребеденью?
– Че это у тебя так пригорело от того, что у меня есть авто? Да, есть. Да, я хочу выглядеть нормально, да это все стоит денег. Что ты сделал, чтоб хоть как-то изменить под себя мир, в котором ты живешь? Дешевая бижутерия говоришь? Подари дорогую. Сделай жене подарок, но конечно, зачем? Нахрена? Если отдал свои жалкие крохи жене, которая как белка в колесе вертится, чтоб и коммуналка, и стол, и шмотки, и к детям съездить и всякие жили-были, а тебе срать на все, диван, книги, газеты, вечерний просмотр новостей с твоими комментариями и все! Нахрена что-то делать, если и так все катит? Можно вон нажраться и ходить как привидение по дому. Очень мило.
– А тебе сколько не дай, тебе один хрен мало и не хватит. У тебя же как? Я сказала – и все. Беру в кредит машину, делаю операции на морде, шмочусь, тюнигуюсь и космечусь, делаю что считаю нужным для себя – а потом уже жили-были. Почему то, что о тебе подумают на твоей сраной работе, для тебя так важно? Нормально не жрать, забить на все, по ночам не спать, курить как бомжиха и страдать, что чему-то там не соответствуешь? Да, у твоих коллег, не знаю как они там называются у вас – региональные менеджеры, логисты, замдиректора – старые бабы, которые в молодости, когда выглядели более ебабельно, нашли себе богатых ебарей, которые потом стали мужьями, они работают не за деньги, а от нехер делать. Для них салоны красоты, шмотки и все такое это как для тебя в туалет сходить, ты же жилы рвешь, чтоб в одну линейку с ними встать. На детей даже хер забила, как будто если они уехали жить своими семьями, они исчезли.
