Давным-давно в Италии, в тосканской деревушке Треспиано, жила семья Фонтана, и было у них две дочери: Филомена и Мария. Старшая сестра возненавидела младшую, едва лишь впервые увидела, как мама с любовью укачивает новорожденную на руках.
Детская ревность расцвела пышным цветом, когда обе девочки выросли и стали девушками. Младшая, Мария, была чудо как хороша, и неудивительно, что Козимо, дружок Филомены, заглядывался на нее. Мария старалась не подпускать Козимо к себе и всячески показывала, что ей неприятны его заигрывания, но блудливый парень никак не унимался.
Однажды Филомена предупредила Марию: «Имей в виду, если ты уведешь у меня жениха, я прокляну навеки не только тебя, но и всех младших сестер в нашем роду». Вскоре после этого Козимо отправился на пикник вместе с семьей Фонтана. Он подстерег Марию возле реки, где, как ему казалось, их никто не увидит, схватил девушку и стал насильно ее целовать. Филомена появилась на берегу раньше, чем Мария смогла вырваться из объятий Козимо, и видела только сам поцелуй. Она подняла с земли камень и бросила его в сестру. Камень попал Марии прямо в глаз. В результате глаз перестал видеть, а веко опустилось навсегда. Бедняжка потеряла привлекательность и до конца жизни осталась одинокой.
Трудно сказать, является то простым совпадением или же проклятие Филомены действительно работает, однако с тех пор ни одна из младших дочерей в роду Фонтана действительно так и не нашла свою любовь, не вышла замуж и не родила детей. Это продолжается и поныне, хотя с того дня миновало уже больше двухсот лет.
Наши дни, Бруклин
Семьдесят две трубочки, приготовленные для сицилийского десерта канноли, остужаются на стеллаже. Я выжимаю сок из надрезанных мараскиновых вишен и аккуратно обмакиваю их в сливки, тертый сыр рикотта и сахарную пудру. Через слегка запотевшее прямоугольное стекло в кухонной двери можно подсмотреть, что происходит в магазине. Этим утром, как и всегда по вторникам, в «Пекарне-кулинарии Луккези» нет покупателей. Моя бабушка, Роза Луккези, урожденная Фонтана, стоит за прилавком: перебирает оливки и раскладывает в контейнеры из нержавеющей стали сладкие перцы, фаршированные сыром фета.
Мой отец входит в двустворчатые двери, удерживая на руке поднос с прошутто. Перекладывает ее большими щипцами в холодильную камеру, соорудив внушительную горку между панчеттой и капиколой.
У входа в магазин, за кассой, – моя старшая сестра Дария. Она облокотилась о прилавок со сладостями и набирает что-то в телефоне. Наверняка пишет одной из своих многочисленных подружек и, скорее всего, жалуется на мужа Донни или на девочек. Из колонок льется «That’s amore» в исполнении Дина Мартина – последнее напоминание о моем покойном nonno Alberto[1]. Дедушка настаивал на том, что в его пекарне-кулинарии должна звучать итальянская музыка, потому что это создает атмосферу аутентичности. И не важно, что «That’s amore» – американская песня и поет ее американский певец. Я ничего не имею против музыкальных пристрастий деда, за исключением того, что весь наш итальянский репертуар состоит из тридцати трех песен, которые я давно выучила наизусть и могу спеть слово в слово даже во сне.
Я снова переключаюсь на канноли и вдавливаю крем в шесть дюжин вафельных трубочек.
Музыка постепенно стихает, аромат пирожных испаряется… Я мысленно переношусь в Англию, в графство Сомерсет, и погружаюсь в выдуманную мной историю…
«Она ждала его на пирсе Кливдон и смотрела на море. Водная гладь золотилась в лучах заходящего солнца. Кто-то позвал ее по имени. Она обернулась в надежде увидеть своего возлюбленного. Но нет, в тени деревьев стоял ее бывший…»
И тут на стене рядом со мной громко звякает колокольчик. Вздрогнув от неожиданности, я быстро надеваю очки и смотрю в окно кухни.
В магазин входит миссис Фортино с букетом из оранжевых и желтых гербер. Седые волосы cтянуты на затылке в гладкий пучок, бежевые слаксы подчеркивают стройную фигуру. Мой отец, который стоит за мясным прилавком, выпрямляется во весь свой рост – пять футов десять дюймов – и втягивает выпирающий из-под фартука живот. Бабушка наблюдает за ними и при этом морщится так, будто хлебнула уксуса.
– Buongiorno, Rosa[2], – щебечет миссис Фортино и шагает мимо прилавка с кулинарией.
Бабушка отворачивается и бурчит:
– Puttana.
Путанами в Италии называют распутных женщин.
Миссис Фортино направляется к зеркалу. Она всегда прихорашивается, прежде чем пройти к мясному прилавку отца. Я отступаю на шаг, чтобы покупательница не заметила, что я вижу ее, а миссис Фортино тщательно проверяет, не размазана ли розовая – в тон блузки – помада, и приглаживает волосы. Убедившись, что все в полном порядке, она разворачивается лицом к мясному прилавку и улыбается.
– Это тебе, Лео, – говорит миссис Фортино и протягивает моему отцу букет.
Бабушка хмыкает, и вид у нее при этом весьма недовольный… Так дикая гусыня шипит на любого, кто осмелится взглянуть на ее птенца. И не важно, что в данном случае птенец – это ее шестидесятишестилетний зять, который вот уже почти тридцать лет вдовец.
Мой лысеющий папа принимает букет и краснеет. Он благодарит миссис Фортино, как это бывает каждую неделю, а сам поглядывает на бабушку. Бабушка спокойно, словно бы вообще ничего не замечая, перемешивает маринованные грибы.
– Хорошего дня, Лео. – Миссис Фортино мило улыбается и машет отцу ладошкой.
– И тебе тоже, Вирджиния.
Отец нащупывает рукой вазу под прилавком, а сам, не отрываясь, смотрит вслед миссис Фортино. У меня в груди щемит от жалости к ним обоим.
Снова звякает колокольчик. В магазин не спеша входит высокий мужчина. Он уже заходил к нам на прошлой неделе и тогда купил дюжину канноли. Этакий элегантный красавчик, такого скорее встретишь в Беверли-Хиллз, а не у нас в Бруклине. Он говорит с отцом и бабушкой, а я пригибаюсь у двери и слышу только обрывки их беседы.
– Бесспорно, самые лучшие канноли в Нью-Йорке. – (Я невольно потихоньку хихикаю и напрягаю слух.) – На прошлой неделе я купил дюжину для одного мероприятия, которое проводилось в нашем банке. Так все коллеги в полном восторге, до сих пор вспоминают, какая это была вкуснятина.
– Для нас это лучшая похвала, – отвечает отец. – Мы соблюдаем традиции. «Пекарня-кулинария Луккези» открылась еще в пятьдесят девятом году. Здесь все готовят по традиционным рецептам и исключительно из натуральных продуктов.
– Да, это чувствуется! А могу я лично поблагодарить пекаря?
Я выпрямляюсь. За последние десять лет никто из покупателей не проявлял желания встретиться со мной и уж тем более поблагодарить.
