Каждый из нас, дорогой читатель, наверняка хотя бы раз в жизни задумывался над тем, сколько информации несет в себе та или иная вещь. Кто-то с умилением хранит одноглазого плюшевого мишку, в память о лучших днях детства. Другие берегут память о своих мамах и бабушках в виде различных безделушек и одежды. А если это фотография или портрет! Многие знают, что по ночам в музеях люди с портретов словно оживают и продолжают обитать в некогда своих апартаментах. Любой экспонат также хранит свою историю: мебель, посуда и прочие вещи будто бы говорят нам о своих прежних владельцах. Встречаясь с исследователями старины можно услышать множество занимательных историй, практически никому не известных, так и просящихся на страницы романов. Так или иначе, любой предмет старины может вызвать у нас странные ощущения, как будто мы сами когда-то могли владеть им или лично знать изображенных на портретах известных, либо неизвестных никому людей. Признаться, я сама испытала это на себе, поскольку один из таких портретов и вдохновил меня на написание этой книги. Кроме того, я случайно увидела в гостях старинную фарфоровую куклу. Получив разрешение хозяев дома, я взяла куклу в руки: очень красивое личико с зелеными глазами и каштановыми волосами казалось лицом молодой женщины. На ней было надето зеленое платье в стиле рококо, с кринолином, какие носили в начале XVIII века. Хозяева подтвердили, что кукла действительно XVIII столетия, а одежда ее не сохранилась, но эта реконструкция платья почти полностью повторяет оригинал. Я продолжала держать ее в руках не в силах отвести взгляд – настолько она казалась живой! Хозяева с улыбкой отметили, что я не первая так на нее реагирую. Кукла эта действительно немного «живая», с ее существованием связана одна фамильная история, произошедшая с их предками в XVIII веке.
Так, не спеша, за чашкой кофе я услышала несколько коротеньких, но занимательных преданий. Кое-что из услышанного тоже нашло отражение в нижеследующем романе. Еще я хотела бы заранее попросить прощения у своих, разумеется, сведущих читателей, которые, прочитав мою книгу захотят обвинить меня в невежестве, а именно в незнании истории Великобритании XVIII века. Потому я и спешу уверить вас: я досконально знакома с ней, в том числе с историей династии Ганновер. И все же некоторые события, описанные мной, содержат под собой реальную основу, а многие герои имеют прототипы как людей прошлых веков, так и настоящего времени. Ведь изменяются мода, технологии, нравы и обычаи, но неизменными остаются достоинства, пороки, вера и все свойства человеческой души. Моя книга вовсе не претендует на исторический очерк и, как известно, роман – это дом с открытыми дверями и окнами, где каждый имеет право мыслить соответственно своим пожеланиям и устремлениям.
Эта история уносит нас, читатель, в Англию начала восемнадцатого столетия. Стояло прекрасное весеннее утро. Лондон еще спал, хотя кое-где уже начинали открывать свои лавочки мелкие торговцы. Небольшая улочка на окраине Лондона постепенно оживала; из булочной на углу доносился приятный запах свежей выпечки. Неказистый двухэтажный дом, стоявший рядом с булочной, давно требовал ремонта, уныло поскрипывая на ветру обветшавшими ставнями. Он принадлежал некой миссис Астер – женщине средних лет, которая содержала маленький пансион, сдавая комнаты внаем.
Напротив их дома была лавка зеленщика. Несмотря на свое занятие, зеленщик Блейк считал себя потомком дворян и всегда намекал соседям на это. Блейк любил всех поучать и давать молодым, как он говорил, отеческие советы. У него было восемь детей и маленькая, тощая, запуганная жена. И в этот ранний час зеленщик был уже на ногах, открывая свою лавочку. Он предпочитал торговать прямо на улице, а не внутри, как бакалейщики. От его лавки только что отъехала бричка, нагруженная свежими овощами и зеленью. Блейк удовлетворенно посмотрел ей вслед взглядом зажиточного торговца – его дела и впрямь шли неплохо. Он гордился, что всего этого он добился собственным, неустанным трудом, тому же он учил и детей своих. Посмотрев направо, он увидел стоявших в конце улицы четырех молодых людей.
– Что за времена наступили! – сердито, сам себе сказал Блейк. – Юноша благородного происхождения, вместо какого-либо приличного занятия, пиликает на скрипочке по тавернам. Вот если б мой сын только посмел заняться чем-то вроде этого! – и он погрозил кулаком появившемуся на пороге бледному отроку лет шестнадцати, своему старшему сыну, который служил у отца приказчиком.
А парни, стоявшие в конце улицы, прощались.
– Ну что ж, я думаю, всем нам сегодня улыбнулась удача! – сказал юный и красивый испанец по фамилии Гарсиа. Он бережно разгладил полы своего потертого кафтана, в одном из карманов которого приятно позвякивали монеты. – Раньше такую сумму я зарабатывал, в лучшем случае, за месяц.
Ему согласно кивнул Пирсон, низкорослый, но крепкий рыжеватый парень с голубыми глазами и веснушками вокруг чуть вздернутого носа. Эндрю Пирсон был уроженцем Лондона, где его отец содержал небольшую часовую мастерскую. Он был самым младшим из друзей – ему едва минуло семнадцать, и самым веселым, чего нельзя было сказать об Энтони Дрэнке – долговязом, неряшливом молодом человеке и самым старшим из всех. Родом он был из провинции, но сбежал из дому в пятнадцать лет, когда после смерти матери отец женился вторично, а мачеха сделала его жизнь невыносимой. Теперь Тони стукнуло двадцать девять.
– До завтра, – как-то не очень оптимистично произнес Дрэнк и, таща за собой виолончель, вошел в небольшой домик весь увитый плющом, из окон которого виднелись давно требующие стирки занавески.
– До встречи, друг, и спасибо, – сказал Гарсиа их четвертому товарищу, – благодаря тебе на нас всех скоро прольется милость из кармана герцога Чандоса, – он хитро улыбнулся и добавил, – мы с Пирсоном лишь немного отдохнем, а потом отправимся в «Два Петуха».
Четвертый юноша, о чем-то серьезно задумавшись, продолжал стоять на месте. Он был некрасив в обычном понимании мужской красоты: невысокого роста, очень сильно худощав и такой сутулый, что порой казался горбатым. Сутулость его была следствием безуспешной попытки скрыть косое левое плечо, которое было чуть ниже правого. Увечье это являлось результатом падения в младенчестве из колыбели по вине нерадивой няньки. Кисти рук и ступни ног парня были слишком большими по сравнению с телом, и потому казалось, что они как будто взяты от другого человека, более крупного. Свои темные, почти черные волосы до плеч он зачесывал назад, собирая их на затылке и не желая сбривать под парик, как многие делали это, следуя моде того времени. На его смуглом, худом, чуть вытянутом лице резко выделялся тонкий нос с горбинкой, что придавало ему некоторое сходство с сынами Авраамовыми. Но все недостатки его наружности покрывали большие карие глаза – красивые и умные. А взгляд этих глаз был всегда спокойным, мягким и каким-то удивительно лучистым. Одежда на нем была далеко не новой, но настолько опрятной, что начиная от гладко выбритого лица и белоснежной блузки под кафтаном, кончая начищенными до блеска туфлями, весь облик юноши смотрелся вполне достойно.
