Пролог / Хилтон Хед Айлэнд[1], 1983
Большой портрет маслом, изображающий Шарлотту с детьми, был написан по фотографии, сделанной на побережье острова Хилтон Хед Айлэнд, на закате. Шарлотта хотела, чтобы вечер получился безукоризненным. Она заблаговременно уложила в сумку-холодильник пиво и стеклянные бутылки с кока-колой. Все были такие загорелые, светловолосые. Уинстон выступал в роли фотографа.
На портрете Шарлотта выглядит счастливой, но не то чтобы очень. Тут ей тридцать девять: стройная и смуглая, она сидит на одеяле в окружении своих троих детей. Светлые волосы Ли разметал соленый ветер. Корд в шортах из жатого ситца и белой футболке поло. И малышка Реган – босоногая, в легком сарафанчике.
Шестилетняя Ли старалась всем угодить, считывая настроение родителей (так читают книгу о привидениях, где на каждой странице тебя поджидает опасность). Весь день Уинстон просидел в спальне арендованной виллы, без конца смолил и смотрел телевизор. И хотя перед уходом он заранее принял душ, резкий запах не выветрился. Ли раньше думала, что самое плохое – это выходные, когда папа дома. Но она ошибалась.
Из-за солнца кожа ее вся горела, хотя Шарлотта намазала ее липким соком алоэ. Все они часами гадали, когда же отец выйдет из спальни и будет ли он зол, безразличен или грустен. Шарлотта нервничала больше прежнего: она отчаянно хотела, чтобы выходные прошли на высоте, а Ли пыталась понять, к чему бы это. Всегда надежнее оставаться тише воды и ниже травы. Нужно выказывать радость от созерцания маяков и плоских морских ежей, от собирания ракушек. Если тебя ужалила медуза, просто тихо скажи об этом Шарлотте и не устраивай сцен, как бы больно тебе ни было. Вытряхивай песок из обуви, не заноси его в дом, не перечь, ничего не выпрашивай. Если тебе купили мороженое – ешь молча, чтобы ни капельки не пропало, даже если ты хотела мороженое с другим вкусом. И не вздумай испачкать одежду. Если ты попросила в «Морском Волке» куриные палочки, не будь свинюшкой: даже если они недожаренные, тарелка должна остаться пустой.
Ли очень старалась, но стоило ей освоить какое-нибудь новое правило, кто-то из малышей обязательно его нарушал. Понятно, что Реган совсем крошка, но сегодня днем она разревелась прямо в присутствии Уинстона. У Ли аж живот заболел, когда отец гневно прищурился. Находясь на линии огня его взгляда, Ли научилась превращаться в призрака. На всякий случай. Мысленно она улетала куда-нибудь подальше, где не так опасно. Но тогда некому было защитить четырехлетнего Корда и малышку Реган. Поэтому Ли прилетала обратно, кусая щеки изнутри и боясь даже пикнуть.
Корд тоже потихоньку приспосабливался. Он больше не носился бегом вверх по лестнице, изображал радость от ловли крабов в компании Уинстона, но Ли видела ужас в его глазах, когда отец протягивал сыну куриную шейку, чтобы тот нацепил ее на крючок. Стояла жара. Корд, весь такой хрупкий, брал в руки краболовку, моргая и проглатывая слезы. Уинстон подбадривающе хлопал сына по спине, а Корд словно каменел. Взгляд отца блуждал по воде, будто он увидел вдали нечто душераздирающее.
Ли с отцом были ранними пташками и, держась за руки, шагали по дороге на пляж, чтобы встретить восход солнца. Песок был еще прохладным после ночи. Отец был с нею ласков – говорил про ее золотистые волосы и что она его звездочка. Но он говорил и странные вещи:
– Я правда стараюсь. – Он словно обращался сам к себе. – Я как в тумане, хочу, чтобы он рассеялся, но не знаю, как этого добиться.
Ли тогда крепко обняла отца. Только через много лет она поняла, что он имел в виду. Но в то утро слова его звучали загадочно.
Пора было фотографироваться. Шарлотта нервно хихикнула и взбила волосы.
– Как я выгляжу, дорогой?
– Отлично. Вы все отлично выглядите, – сказал Уинстон. – Моя семья. Надо же.
Словно он и сам не верил, что это правда. Словно они были семьей из какого-нибудь кино, которое он бы рад похвалить, но не может. Корд уткнулся подбородком в колено Шарлотты, бесстрастно уставившись в камеру. Наверное, он тоже научился улетать мыслями куда подальше.
– Корд, что за несчастное лицо, – сказал Уинстон.
Корд заморгал, словно его разбудили. Малышка Реган смирно сидела у мамы на ручках. Шарлотта вздернула подбородок.
– Отлично, молодцы, – сказал Уинстон и щелкнул дорогим Nikon.
Реган ухватилась своей пухлой ручонкой за палец Ли, а та дотянулась за спиной Шарлотты до Корда. По крайней мере у нее есть брат и сестра, подумала Ли. Уже поэтому она никогда не будет одинока. Ли вечно хотела все поправить в их семье: разобраться с отцовским «туманом», сделать так, чтобы папа не кричал на Реган с Кордом, и убедить маму, что ей не нужны комплименты, потому что она и так красивая.
– Ли! – сказал Уинстон. – Улыбнись как я люблю!
Ли лучезарно улыбнулась, чтобы отец мог ею гордиться. Сегодня и следующие два нескладных дня среди прибрежного песка, когда в воздухе пахло пивом, а стало быть, и несчастьем, – то был последний раз, когда Ли проводила так много времени в кругу своей семьи.
Все повторилось лишь тридцать два года спустя, когда все вместе они отправились в путешествие.
