Вот уже несколько лет меня, как и многих других моих коллег-психоаналитиков, регулярно, часто по несколько раз за неделю, просят высказать мнение или дать совет – за час, а то и минуту – по вопросам, о которых я никогда не думала. Я всегда отказываюсь. Дело не только в том, что я не могу справиться со своей неспособностью говорить о том, чего не знаю, но и в том, что «специалисты по детству», или считающиеся таковыми, заняли в медиа такое место, которое трудно переоценить. Согласны мы с этим или недовольны этим, неважно – все равно мы ответственны.
Во времена Фрейда к психоаналитику обращались только действительно страдающие люди, и он отвечал им, предлагая строгий протокол индивидуального лечения. Аналитики вели горячие споры об открытиях, совершаемых в их кабинетах, и никто из них, если не считать самого Фрейда, не мог говорить от лица психоанализа как такового. Сегодня же все наше страдающее общество в целом задает психоаналитикам самые разные вопросы при помощи средств массовой информации. Это излияние психологической и психоаналитической речи на публичную сцену благосклонно встречается широкой аудиторией, ищущей ценности, но также нормы.
Но когда Лор Адлер, гендиректор France Culture, предложила мне вести еженедельную передачу, я сразу же согласилась. Этот формат позволил мне свободно говорить обо всем, что я знала, при минимуме времени на размышления, даже допуская возможность противоречить самой себе. Это стало поводом показать то, что у аналитического опыта есть свои пределы, и что, хотя он не помогает отделить добро ото зла или справедливость от несправедливости, он по-прежнему незаменим, если нужно понять не то, что скрывает человек, а то, что он в самом себе не знает.
Психоанализ часто критикуют, когда используют его в слишком общих целях, в частности, для предписания, диктата норм. Однако, если дать ему возможность играть его собственную роль, он не утратит своего значения. Ведь он больше подходит для вопросов, чем для ответов, и он всегда стремится преодолеть видимости. Все может послужить ему пищей, поскольку частная жизнь вписывается в общество, историю и культуру, которые, в свою очередь, влияют на нее. Но у него есть одно ограничение – психоаналитик, поскольку он является для себя своим собственным рабочим инструментом. Когда же его начинают допрашивать медиа, им никогда не интересно то, что он делает в своем кабинете, они просто требуют, чтобы он, поскольку он считается ученым, высказывал свои мнения в социальной сфере.
Можно ли провести различие между одним аналитиком, который готов оправдывать собственные склонности, прикрываясь тогой психоанализа как такового, и другим, который говорит лишь на основе своего аналитического опыта, всегда неизбежно уникального? Провести такое различие вряд ли получится, и этим объясняется то, что психоаналитики высказывают самые разные, расходящиеся друг с другом, мнения.
Более серьезными представляются случаи, которые также нельзя исключать, когда наши публично высказанные мнения проникли бы в наши кабинеты, где мы бы стали злоупотреблять ими в работе с пациентами, или наоборот, пациенты сами попробовали бы злоупотребить ими: психоаналитику опасно становиться известным и выходить на публику, даже если от этого не умирают. Последствия такой публичности являются не социальными, а профессиональными.
Я решила опубликовать эти передачи потому, что их темы полностью соответствуют моей профессиональной практике и моим непрофессиональным интересам, моим увлечениям и моим приступам гнева. Я, насколько это возможно, беру на себя ответственность за последствия, поскольку работаю почти исключительно с людьми, которые не слушают France Culture и никогда не слышали ни о Фрейде, ни о Франсуазе Дольто. В их обществе я возвращаюсь к анонимности, столь важной для того, чтобы практиковать анализ, не слишком себя стесняя.
В полной свободе.
Частные объявления в Le Monde
В ежедневных газетах я обычно не пропускаю раздел частных объявлений. Семьи или друзья дают объявления о «знаковых» событиях: рождениях, свадьбах, кончинах, годовщинах. Я пытаюсь найти имена людей, которые мне близко или хотя бы косвенно знакомы. Так я узнаю, что у них произошло что-то хорошее или плохое. Но также я подробно читаю и объявления незнакомых мне людей, и они наводят меня на разные размышления. Часто я замечаю, что, начав с объявления, в котором полно имен собственных, я придумываю себе целую историю. Я внутренне сопереживаю, когда чей-то ребенок умирает от болезни или от несчастного случая. Прочтя про рождение четвертой дочери в чьей-то семье, упрямо твержу себе, что родители, должно быть, были разочарованы.
Если же говорить серьезно, раздел частных объявлений отражает то, как современные семьи, которые читают такие газеты, заявляют о важных и значимых для себя событиях. То есть это уже само по себе сюжет для передачи под названием «Семья во всех ее состояниях».
О рождениях говорить проще, чем о смертях. Что представляет собой объявление о рождении? Надо заявить всему миру – Le Monde [ «Мир»] дает возможность для простой, но частой игры слов, – о появлении на свет мальчика или девочки, называемых сыном или дочерью, появившихся в результате встречи мужчины и женщины, именуемых родителями, которые сами появились на свет в силу встречи мужчины и женщины, которые именуются бабушками и дедушками по отцовской и материнской линии. Нередко бывает так, что новорожденному предшествовали другие дети, именуемые братьями и сестрами. Начнем с них. Я всегда немного улыбаюсь, когда читаю: Жан или Элоди «с удовольствием сообщают о появлении на свет» Зои или Патрика, если только родители не «оставят Нилу радостную возможность» сообщить о рождении его сестры Рашель. Конечно, я бы очень удивилась, если бы прочитала: Марк с неудовольствием сообщает о появлении на свет своей сестры Жюли. Хотя я недавно читала объявление, в котором обнаруживается небольшая прореха в этом коде, требующем вытеснения всякой амбивалентности: «Лоран и Виктуар крайне заинтригованы рождением своей сестры Полины». Вот пример родителей, для которых социальный кодекс перестает действовать, когда лицемерие граничит с ложью.
Во многих объявлениях старшие дети и родители ставятся на одну и ту же поколенческую доску, например, когда Жанна, Пьер и Мари – без фамилии – с радостью сообщают о рождении Филиппа. Скорее всего, хотя это и не наверняка, место старшего ребенка (Жанны или Мари?) не вполне четко определенно по отношению к отцу/мужу.
Когда же объявление дают дедушки и бабушки, можно вообразить самые разные семейные сложности и дискуссии, которыми сопровождается согласование конечного текста. Очень редко присутствуют все четверо, разве что в тех случаях, когда они отводят себе главную роль, отодвигая родителей на задний план. Например: «Мари-Поль и Рэймон Ж., Даниэль и Жан-Пьер Л. с радостью сообщают о рождении своего внука Фабио, сына Жюдит и Эмманюэля» (без фамилии).
