***
не хватает твоей руки
руки у щеки, у лица,
словно несколько тысяч зим
ты светлел после каждого сна.
невесомы и снег, и дым
и чуть тяжелее взгляд.
завершённее, чем следы
ведущие в мёртвый сад.
как тебе нравится быть
королём бледного тела
чужого и тонкого тела
не ведающего покоя?
цвет твоих рук – белый.
рёбер моих тоже.
мягчеющих после прикосновения
проступающих под кожей.
загрубевшие наши руки
онемевшие наши пальцы
заскучавшие друг по другу
не любившие расставаться.
***
в кулаке сжимающий
расщепляющий на частицы
эфемерные
рассыпающиеся в тумане
являя чёрные чёрт ресницы
приходящий с отцовским чувством
властной рукой ласкающий
как ласкал бы зверя
пойманного в разгар оттепели в мае еще
источал тепло но не кормил с руки
то и дело встряхивал и дразнил
пил бордо и ел с ножа затвердевший сыр
разведя костры
времени до поры
у сосновой коры
на земной коре
он меня казнил
***
бурлящая в жилах кровь,
нагретая солнцем
слова, которые сплел говорун,
облечённые в круг
заветная падающая звезда
и не успевший загадать желание путник
сердце остановившееся вдруг
жар приливший к щекам не зря
это все ты
не Земли, не Юпитера
мой вечный спутник
***
безвольную лапу зверя к себе на колени кладу
и сжимаю.
дни, когда был желторотым
вспомнит теперь не каждый.
играя скулами повторяю
бессчётное количество раз
***
половину ворона
в небо не летевшего
все четыре стороны
отпустившего
накормила матушка
подлатала перышки
косточки поправила
подарила посох ворону
как у сыночки
с детства сердцем храброго
с глазами цвета озера
голову сложившего
на краю земли.
в болотах заплутавшего
шедши за голубкою
белою голубкою
на погибель верную.
не послал он матушке
весточку короткую
не топтал дороженьку
возле дома отчего.
только ворон с крыльями
ломанными пыльными
с глазами неба синего
к матушке пришел.
вздыхал ночами долго он
молчал над думой тяжкою
над белою голубкою
среди лесных болот.
наутро вышла матушка
на крыльцо широкое
след простыл уж ворона
все четыре стороны
отпустившего.
***
зачем так тихо вздыхает поезд
среди белых равнин и сырых сосен
где дома засыхают, и люди тоже,
и смотрители станционные стучат по колесам
ёжась при дуновениях.
и рельсы поют, когда спят люди,
неспокойные руки трогают чашку.
ведь раньше я никогда не слышал,
что поезд дышит так глухо и тяжко.
***
кажется, я его потерял
в складках ладоней, изгибе спины
проклятущей тревоге и неизбежности седины
на кромке зимы
по которой я тщетно пытаюсь идти
не помяв гладкий нехоженый снег
тонкий разношенный материал
в кулаке смял
и сжал
и пропал
и не вспомнил,
куда подевал
***
колеблется эхо на взморье
летящее вдаль с журавлями
летящее вдаль с журавлями
нутро обжигает слишком
щемится к каменным склонам
рукав заслоняет барашков
которые мчатся мчатся
рука поднимает ворот
глаза снова плачут от жажды
от жажды бегут барашки
подальше уносят ноги
но только вот ноги воды
облизывают и стенают
не дают им ступить на сушу
долго бегут сердешные
лопочут и блеют блеют
здесь им тревожно и нервно
увидишь – окаменеешь
