Густые черные волосы Айяна Мани были зачесаны набок и разделены пробором – беспечной ломаной линией, подобно границе, какую британцы имели обыкновение проводить между двумя враждующими соседями. Взгляд у Айяна проницательный, знающий. Под солидными усами – пожизненная улыбка. Темный опрятный мужчина, но все же какой-то уцененный.
Смеркалось. Айян обозревал прохожих. Их на длинном бетонном отрезке вдоль Аравийского моря были сотни. Поспешали одинокие молодые женщины в приличных туфлях – словно убегали от судьбы выглядеть, как их матери. Прыгали гордые груди, мягкие бедра сотрясались при каждом шаге. Их усталые высокоблагородные лица, такие светлые и блестевшие от пота, несли на себе отпечаток физкультурных мучений. Это они в восторге от его заигрываний, воображал себе Айян. Были среди них девушки, замечал он, никогда прежде никакой физкультуры не ведавшие. Они явились сюда после внезапной помолвки с подходящим юношей и шли размашистым шагом, словно мерили береговую линию. Им нужно срочно сбрасывать жир, успеть до первой брачной ночи, когда в пыльце постели из цветов отдадутся незнакомцу. Спокойные незрячие старики прогуливались с другими стариками и беседовали о судьбах нации. Они точно знали, что нужно делать. Поэтому их жены шли в полумиле от них, в своей компании, и обсуждали артриты или других женщин, которых не было рядом. Начали появляться скрытные любовники. Эти усаживались на парапет лицом к морю, их руки блуждали или же глаза набухали слезами – смотря что сейчас происходило у влюбленных в отношениях. Талии их новых джинсов пали так низко, что оттуда запятыми выглядывали их тощие индийские ягодицы.
Взгляд Айяна не утруждался принятым в обществе безразличием. Айян частенько говаривал Одже:
– Если достаточно долго смотреть на серьезных людей, они начнут выглядеть потешно.
Вот он и смотрел. Сзади его нагнала девушка с хвостом на затылке и «айподом», пристегнутым к ушам. Айян видел ее крепкую юную спину под влажной футболкой. Он ускорил шаг и почти нагнал девушку. И попытался заглянуть ей в лицо, надеясь, что девушка не красивее его жены. Красивые женщины его удручали. Они были как «мерседесы», телефоны «блэкберри» и дома с видом на море.
Девушка на миг перехватила его взгляд и, не польщенная, отвернулась. Лицо у нее было надменное – такую одно удовольствие укрощать. Любовью, поэзией или, может, даже ремнем. На ее вкус. Лицо ее не выказало ничего, однако похолодело. Она понимала, что на нее смотрят, – не только этот странный бойкий мужчина, но и нескончаемые орды несчастных, распространявших тропическую лихорадку и царапавших ей машину. Они всегда болтались на краю ее мира и пялились на нее, как бродячие собаки на бульонные кости.
Айян сбавил шаг и дал ей фору. В нескольких футах от них замер, глядя на нее, другой мужчина. Девушка прошла мимо, и его голова повернулась слева направо, вслед. Он был коротышкой и, казалось, стоял по струнке, но лишь оттого, что у него длина спины такая. По натяжению его рубашки Айян понял, что она заправлена прямо в исподнее, чтоб было потуже. (Тайная уловка многих его знакомых.) Узкий коричневый ремень обегал его тощую талию почти дважды. Нагрудный карман рубашки провисал от напиханной в него всячины. Из заднего кармана брюк выглядывала красная расческа.
– Хватит пялиться на девушку, – сказал Айян.
Коротышка оторопел. Потом с видом знатока раззявил рот и залился беззвучным смехом. От верхних зубов к нижним устремились скоротечные нити слюны.
Они дошли до розовой бетонной скамейки – из тех, что посвящены памяти усопшего члена клуба «Ротари».
– Суматоха, – сказал человек, хлопая себя по бедрам. – У меня поездка. Я потому тебя и побеспокоил, Мани. Хотел побыстрее разделаться.
– Все в порядке, друг мой, – сказал Айян. – Важно, что нам удалось увидеться. – Он извлек отпечатанный листок бумаги и подал ему, добавив: – Тут все записано.
Человек изучил листок внимательнее, чем, вероятно, хотел. И попытался выглядеть невозмутимо, когда набитый наличными конверт ткнулся ему в грудь.
Чуть погодя коротышка ушел, мелкой иноходью показывая, насколько занят, а Айян остался сидеть на скамейке и глазеть. Ставки должны повышаться, сказал он себе. Игра должна выходить на следующий уровень. В некотором смысле то, что он сделал сейчас, было жестоко. Может, даже преступно. Но что мужчине до́лжно делать? Обычный конторщик, влипший в большой многотрудный мир, желает ощутить азарт жизни, желает освободить свою жену от заклятья желтушных стен. Что ему до́лжно делать?
Толпа на набережной Ворли прибывала – теперь это был громадный бесцветный рой. Бледные юноши с фиаско во взгляде бродили ордами-шеренгами и хихикали, глядя на аэробику недоступных женщин. И не давали проходу торопливым девушкам. Это Айяну в городе и нравилось: волглые толпы, великая нескончаемая давка, безмолвная месть нищих. В жалких лифтах и набитых поездах он частенько слышал послеобеденный пердеж, видел струпья на незнакомых лицах, прожилки в их неподвижных глазах. И тайные усики женщин. И ужасную свежую зелень на том месте, откуда их недавно удалили ниткой. Он ощущал тычки, толчки и тяжесть брюх. Любил он эту раздражающую давку Мумбаи: скопление безнадежных шаркающих человеческих тел, где его родили, – до некоторой степени удел и богатых. На улицах, в поездах, в помойных садиках и на внезапных пляжах нищими были все. В этом и справедливость.
Безрассудные влюбленные все прибывали и быстро занимали свободные места на парапете между другими слившимися парочками. Они тоже усаживались лицом к морю, спиной к плывущим мимо огромным толпам, обустраивались и втихаря принимались за свои дела. Воцарись тут вдруг всемогущая тишина, вы бы услышали щелчки тысяч бюстгальтерных застежек. Некоторые здесь были женаты, а кое-кто – даже друг на друге. Когда придет ночь, они отправятся в свои однокомнатные жилища размером с салон «мерседеса» и воссоединятся со своими детьми, стариками, братьями и сестрами, племянниками и племянницами – все живут под одной крышей в исполинских гроздьях бурлящих многоквартирников. Как чоулы БДЗ,
